– Я знаю, что Лев Абалкин – твой друг, – сказал я. – Вы жили и работали вместе. Очень многие земляне хотели бы знать, что думает об Абалкине его друг и сотрудник голован.
– Зачем? – спросил он все так же коротко.
– Опыт, – ответил я.
– Бесполезный опыт.
– Бесполезного опыта не бывает.
Теперь он принялся за другую лапу и через несколько секунд проворчал невнятно:
– Задавай конкретные вопросы.
Я подумал.
– Мне известно, что в последний раз ты работал с Абалкиным пятнадцать лет назад. Приходилось тебе после этого работать с другими землянами?
– Приходилось. Много.
– Ты почувствовал разницу?
Задавая этот вопрос, я, собственно, ничего особенного не имел в виду. Но Щекн вдруг замер, затем медленно опустил лапу и поднял лобастую голову. Глаза его на мгновение озарились мрачным красным светом. Однако и секунды не прошло, как он вновь принялся глодать свои когти.
– Трудно сказать, – проворчал он. – Работы разные, люди тоже разные. Трудно.
Он уклонился. От чего? Мой невинный вопрос заставил его как бы споткнуться. Он растерялся на целую секунду. Или здесь опять лингвистика? Вообще-то лингвистика – вещь неплохая. Будем атаковать. Прямо в лоб.
– Ты с ним встретился, – объявил я. – Он снова пригласил тебя работать. Ты согласился?
Это могло означать: «Если бы ты с ним встретился и он бы снова пригласил тебя работать, – ты бы согласился?» Или на выбор: «Ты с ним встречался, и он (как мне стало известно) приглашал тебя работать. Ты дал ему согласие?» Лингвистика. Не спорю, это был довольно жалкий маневр, но что мне оставалось делать?
И лингвистика выручила-таки.
– Он не приглашал меня работать, – возразил Щекн.
– Тогда о чем же вы говорили? – удивился я, развивая успех.
– О прошлом, – буркнул он. – Никому не интересно.
– Как тебе показалось, – спросил я, мысленно вытирая со лба трудовой пот, – он сильно изменился за эти пятнадцать лет?
– Это тоже не интересно.
– Нет. Это очень интересно. Я тоже видел его недавно и обнаружил, что он сильно изменился. Но я – землянин, а мне надо знать твое мнение.
– Мое мнение: да.
– Вот видишь! И в чем же он, по-твоему, изменился?
– Ему больше нет дела до народа голованов.
– Вот как? – искренне удивился я. – А со мной он только о голованах и говорил…
Глаза его опять озарились красным. Я понял это так, что мои слова снова его смутили.
– Что он тебе сказал? – спросил он.
– Мы спорили: кто из землян сделал больше для контактов с народом голованов.
– А еще?
– Все. Только об этом.
– Когда это было?
– Позавчера. А почему ты решил, что ему больше нет дела до народа голованов?
Он вдруг объявил:
– Мы теряем время. Не задавай пустых вопросов. Задавай настоящие вопросы.
– Хорошо. Задаю настоящий вопрос. Где он сейчас?
– Не знаю.
– Что он намеревался делать?
– Не знаю.
– Что он тебе говорил? Мне важно каждое его слово.
И тут Щекн принял странную, я бы даже сказал, неестественную позу: присел на напружиненных лапах, вытянул шею и уставился на меня снизу вверх. Затем, мерно покачивая тяжеленной головой вправо и влево, он заговорил, отчетливо выговаривая слова:
– Слушай внимательно, понимай правильно и запоминай надолго. Народ Земли не вмешивается в дела народа голованов. Народ голованов не вмешивается в дела народа Земли. Так было, так есть и так будет. Дело Льва Абалкина есть дело народа Земли. Это решено. А потому. Не ищи того, чего нет. Народ голованов никогда не даст убежища Льву Абалкину.
Вот это да!
У меня вырвалось:
– Он просил убежища? У вас?
– Я сказал только то, что сказал: народ голованов никогда не даст убежища Льву Абалкину. Больше ничего. Ты понял это?
– Я понял это. Но меня не интересует это. Повторяю вопрос: что он тебе говорил?
– Я отвечу. Но сначала повтори то главное, что я тебе сказал.
– Хорошо, я повторю. Народ голованов не вмешивается в дело Абалкина и отказывает ему в убежище. Так?
– Так. И это главное.
– Теперь отвечай на мой вопрос.
– Отвечаю. Он спросил меня, есть ли разница между ним и другими людьми, с которыми я работал. Точно такой же вопрос, какой задавал мне ты.
Едва кончив говорить, он повернулся и скользнул в заросли. Ни одна ветка, ни один лист не шевельнулись, а его уже не было. Он исчез.
Ай да Щекн! «…Я учил его языку и как пользоваться Линией Доставки. Я не отходил от него, когда он болел своими странными болезнями… Я терпел его дурные манеры, мирился с его бесцеремонными высказываниями, прощал ему то, чего не прощаю никому в мире… Если придется, я буду драться за него как за землянина, как за самого себя. А он? Не знаю…» Ай да Щекн-Итрч!
3 июня 78-го года
Экселенц доволен
– Очень любопытно! – сказал Экселенц, когда я закончил доклад. – Ты правильно сделал, Мак, что настоял на визите в этот зверинец.
– Не понимаю, – отозвался я, с раздражением отдирая колючие репьи от мокрой штанины. – Вы видите в этом какой-то смысл?
– Да.
Я вытаращился на него:
– Вы всерьез допускаете, что Лев Абалкин мог просить убежища?
– Нет. Этого я не допускаю.
– Тогда о каком смысле идет речь? Или это снова камень в кусты?
– Может быть. Но дело не в этом. Неважно, что имел в виду Лев Абалкин. Реакция голованов – вот что важно. Впрочем, ты не ломай себе над этим голову. Ты привез мне важную информацию. Спасибо. Я доволен. И ты будь доволен.
Я снова принялся отдирать репьи. Что и говорить, он, несомненно, был доволен. Зеленые глазищи его так и горели, даже в сумраке кабинета было заметно. Вот точно так же смотрел он, когда я, молодой, веселый, запыхавшийся, доложил ему, что Тихоня Прешт взят наконец с поличным и сидит внизу в машине с кляпом во рту, совершенно готовый к употреблению. Это я взял Тихоню, но мне тогда было еще невдомек то, что прекрасно понимал Странник: саботажу теперь конец, и эшелоны с зерном уже завтра двинутся в Столицу…
Вот и сейчас он тоже явно понимал нечто такое, что было мне невдомек, но я-то не испытывал даже самого элементарного удовлетворения. Никого я не взял, никто не ждал допроса с кляпом во рту, а только метался по огромной ласковой Земле загадочный человек с изуродованной судьбой, метался, не находя себе места, метался как отравленный, и сам отравлял всех, с кем встречался, отчаянием и обидой, предавал сам и сам становился жертвой предательства…
