В голове до сих пор сцены той ночи — их никак не забыть:
Твоя грудь коснулась моих губ, светлые волосы лежат волной…
Растворяясь в твоих отрывистых тихих стонах, я смотрел на сосуд, бившийся у тебя на шее…
Глядя мне в глаза, ты шептала: «Еще»…
Я знаю, той ночью в той постели была любовь.
И так еще несколько раз.
Читать это дальше невозможно.
Вот урод!
Тут мне вспоминается название одной книги из детства: «Кого я додумалась полюбить?»
Девочка наблюдает за мной со скучающим видом. Тут меня осеняет, что ведь не я достала бумажки из мусора. Это же она роется во всякой гадости! Но ничего — скоро я отсюда уйду. С какой стати эти письма ранили меня, как острые ножи? Я прочитала их, ну и в чем моя проблема? Проблема в том, что они оставили впечатление, от которого не избавиться никогда. В том, что я начинаю постепенно сознавать, что Дональд Карр — порядочное дерьмо. В том, что эти письма были брошены мне в душу, как мусор — в корзину.
— Ты видела пустые ящики, ты видела собранный чемодан. Ты видела, что я собираюсь тебя бросить. Наверное, ты решила подарить мне последний подарок. И эти записи прекрасно подошли! Но мне нет никакого дела ни до Дональда Карра, ни до Мэри Джейн, а низость этих писем будет напоминать мне только о тебе!
Ее глаза становятся круглыми, как блюдца, и тут же намокают. Она кусает нижнюю губу. Сдерживается, чтобы не расплакаться. «Я… Я не хотела, чтобы ты бросала меня из-за такого человека, из-за любви такого человека. Из-за человека, который ломаного гроша не стоит. Ведь это он уничтожил нашу дружбу!..»
— Нет, это не он. Это ты. Я не могу к тебе привыкнуть, понимаешь, не могу! Я не такая, как Мэри Джейн, я не нормальный человек, тебя для меня слишком много! Даже если мне хочется иногда быть с тобой, я не могу терпеть тебя все время, не могу принять тебя!
— Как хочешь, — опустив голову, она изучает паркет. Неожиданно: значит, истерики не будет.
— Вообще-то я до конца не решила, может, останусь на корабле. Только перестану замечать этого урода. Что скажешь?
— Ты же знаешь, я хочу, чтобы ты осталась со мной.
Потянувшись, беру ее за маленькую ручку и целую пальчики.
Следы от ее зубов краснеют у меня на руке. Выпускаю ее руку. Она вскакивает:
— Хочу еще немного порисовать и лечь спать. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — растерянно отзываюсь я. Надо же, ждали истерики, ждали скандала, а она ушла. Встала и ушла. Что мне теперь делать?
* * *
— Можно попросить еще виски?
— Вы уверены?
— Ага. Уверена.
Я опять сижу у барной стойки. Мне перестает нравиться здесь сидеть, потому что бармен постоянно заговаривает со мной. Быстро пью. В душе остались одни развалины. На месте всех домов города моей души теперь сплошные руины. Заглядываю в себя: может, хоть что-то осталось целым, хотя бы одна аптека, школа или маленькая комнатка. Но нет. Нет, нет.
Доносится чей-то смех: сюда идут какие-то люди. Не хочу смотреть, кто это. Не вынесу. Опустив голову, выбегаю из бара. Это они! Мэри Джейн, Дональд Карр, Парвати Норан и ее пожилой спутник. Корабль еще в Барселоне. Корабль до утра в Барселоне. У меня есть время до утра. Это они? Они, правда?
Я пьяна так, что это сомнение становится невыносимым. Перевожу дыхание у каюты Дональда Карра. Двери достается ужасный пинок.
— Господин писатель, не были бы вы так любезны, чтобы открыть мне? Посредственность чертова, ты можешь открыть мне? Осел безмозглый, открой мне дверь!
Кричу и продолжаю пинать дверь и стучать по ней кулаками. Откуда-то доносится шепот. Наваливаюсь на дверь. Шепот усиливается. В конце коридора показывается стюард.
— Вы что-то хотели?
— Я хотела бы видеть господина Карра.
— Полагаю, они еще не вернулись, мэм.
— Вы хотите, чтобы я ушла?
— Ммм… Их нет у себя.
— Хорошо, хорошо.
Ухожу, раздраженная. В каюте меня обуревает приступ тошноты. Стошнило бы — стало бы лучше.
Я уйду, хорошо. А если с девчонкой что-то случится? С ней все в порядке? Она спит? Перерыв все вокруг, с трудом нахожу ключ от ее каюты.
Перевернув несколько мусорных ведер в коридоре и один раз упав — теперь болит подбородок — дохожу до ее каюты. Девочка спокойно спит.
Вернувшись к себе, бросаюсь в постель и делаю вид, что забыла, что оставила дверь открытой. Нет, все напрасно и слишком поздно, увы. Сон, как океанская волна, уносит в свои глубины. Слегка свешиваю голову с кровати. Если стошнит, то хотя бы не на белье. Не на белье.
Мне снится странный сон. Будто бы Дональд Карр целует мою грудь. Мне почему-то и приятно, и стыдно. Ворошу его волосы. Глаза у меня закрыты. Медленно их открываю и вижу: со мной девчонка! Мою грудь целует девчонка! Ужасно стыдно и неудобно. Стыд смешивается с угрызениями совести и беспокойством. Но ощущение удовольствия не пропало. Это же неправильно! Мне должно быть неприятно! Как мне может быть приятно в постели с ребенком? Как?
Двенадцать
Иду как во сне. Вхожу в ее каюту. Она там. Лежит на покрывале, не разобрав постель. Тоненькая, крохотная и беленькая в огромной отцовской рубашке, в которой тот совершил самоубийство. Спит.
— Детка, просыпайся. Идем со мной.
Что это я — нежно глажу ее по головке? Она садится на кровати.
— Деточка моя, нам надо сходить с тобой кое-куда.
С нежностью беру в ладони ее тоненькие изящные ручки — как птичьи крылышки. Она следует за мной с чудесной покорностью. Выходим из каюты, забираемся на палубу. Наши шаги так легки, будто мы идем по облаку. Облако куда-то несет нас: куда, куда? Куда мы идем?
Мы покорно отдались его воле, просто летим куда-то… Как мы легки, как счастливы.
А, ну вот: мы на краю бассейна.
— Смотри, детка, мы у бассейна.
Есть ли в нем вода? Или он пустой?
Мы начинаем раскачиваться на краю бассейна. Мы хотим прыгнуть в воду? А если ее нет? Зачем мы здесь? Раскачиваемся.
Вспомнила: мы здесь, чтобы столкнуть тебя в бассейн.
Изо всех сил толкаю девчонку вниз. Крика ее я не слышу — слышу только, как бьется мое сердце.
Бегу прочь. К себе в каюту.
Где-то слышны крики и корабельный гудок. Потом крики отступают, потом снова возвращаются.
Стою на трапе, с чемоданом, изумрудно-зеленым, как голова селезня. Спускаюсь с корабля.
Деньги! Взяла ли я свои деньги? Я положила их в передний карман брюк. Они на месте! Успокаиваюсь. Радуюсь даже. Чемодан в руке, деньги в кармане — здорово! Все очень-очень здорово!
