едва успел подхватить его. Старик тяжело вздохнул:
— Старый я уже, чтобы ведрами пить, — и вдруг он обнял Леонтия и спросил негромко и тоскливо: — Сватов-то когда пришлешь?
Леонтий указал на зал ожидания:
— Красные далеко от города?
Фотий Фомич пожал плечами. Леонтий ответил ему таким же жестом:
— А вы говорите — сватов.
Фотий Фомич широко открыл глаза и произнес злым шепотом:
— Смотри не продешеви. К утру переброска добровольцев начнется. До самой Москвы погоним. Зря, что ли, монархистам независимость Дона продали?
Офицер в черкеске, качаясь, подошел к ним.
— Пошли, дед, — сказал он Фотию Фомичу, как-то вбок, словно бодаясь, дергая головой. — Не з-знали, с кем имеют дело, — он уставился на Леонтия. — Кто такой? А ну? Кто такой?
Леонтий улыбнулся, пожал плечами, пошире распахнул шубу, чтобы была видна крахмальная рубашка и золотая цепочка поперек жилета.
— Мясоторговец я, Леонтий Артамонов Шорохов. Торговля в городе одна из самых больших. Мясник. По своим делам в Ростов собираюсь, прикуплю, может, чего там…
— Дуси моей жених, — твердо сказал Фотий Фомич, и слова его прозвучали как угроза: «Отопрись-ка потом!»
— Это хорошо, хорошо, — сказал офицерик, и было не ясно, к чему относятся его слова: к тому, что торговля Леонтия одна из самых больших, или к тому, что Дуся Варенцова — его невеста.
Вдруг он строго посмотрел на Леонтия:
— Ну ты, мясник! Сколько ты можешь пожертвовать на дивизию генерала Шкуро?
Он спросил это таким деловым и трезвым голосом, что Леонтий вздрогнул. Но ответить ему офицерик не дал.
— От всех сословий сто тысяч надо, — продолжал он. — От себя десять тысяч дашь, делегатом от торговцев пойдешь, генеральскую руку пожмешь!
— Дам, — твердо произнес Леонтий: дивизия генерала Шкуро входила в состав добровольческой армии — Фотий Фомич сказал правду.
— Одиннадцатого в шесть вечера на Московскую явишься. Прямо ко мне. Генерал здесь ночью будет, — он подхватил Фотия Фомича под руку и пошел с ним в ресторан. — И чтобы деньги принес! — крикнул он уже от двери.
Леонтий еще с минуту или даже две постоял: не вернется ли Фотий Фомич за ним, — потом беззаботно вышел через зал ожидания на перрон. Поезда еще не было. Он вернулся в зал ожидания. Чтобы сдержать дрожь, прислонился плечом к стене. Итак, переброска начинается. С распрями в белом лагере покончено. Добровольцы идут спасать Дон. Одиннадцатого в городе будет Шкуро. Какие все это важные сведения! Только бы донести их связному! Только бы он пришел к синематографу «Белое знамя»!
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
*⠀⠀*⠀⠀*
⠀⠀ ⠀⠀
То, что Афанасий Гаврилов тоже едет в ростовском поезде, он обнаружил на разъезде, когда отъехали уже верст тридцать пять. Поезд остановился, стали отцеплять паровоз. Леонтий заспешил в голову состава. И вот там он обнаружил среди рабочих-ремонтников Афанасия. Получалось, что провокатор едет за ним в Ростов. Хочет накрыть на связи?
Но он не стал прятаться. И сразу же был за это вознагражден: увидев его, Афанасий вроде бы даже обрадовался и, отозвав в сторону, сказал:
— У Персиановки путь испорчен. Я с ремонтниками послан туда.
— Персиановка! Она ж возле Ростова! А меня нельзя с вами? Я заплачу, ты же знаешь! Хорошо заплачу! — говорил он и думал: «Значит, и верно — пойдут добровольцы. Потому-то подпольщиками путь и разобран!»
К паровозу подцепили два товарных вагона, платформы с рельсами и шпалами. Рабочие погрузились в теплушки. Вместе с ними влез и Леонтий. Сел в углу, тщательно запахнув шубу, почти слившись с темными стенками вагона.
Тронулись. Ремонтники сгрудились у печки-буржуйки, молчали.
Поезд все убыстрял ход. Афанасий вдруг подошел к Леонтию, наклонился к нему, прошипел:
— Путь-то не просто испорчен. Разобрали его або взорвали. А рабочие эти за них. Потому меня и послали. Посмотреть, кто тут да что. А никого, кроме нас с тобой, в этом вагоне надежных нет. Специально так сделано, чтобы послушать, что говорить будут.
Леонтий видел по голосу и всему поведению Афанасия (и по поведению ремонтников тоже), что всем уже ясно, кто такой Афанасий, и что тот боится их, растерялся, не знает, что делать.
Он ничего не ответил. Афанасий опять ушел к печурке. Несмотря на тряску, Леонтий попытался задремать в своем углу.
И, наверно, не больше чем через час Афанасий снова подошел к нему, но уже совсем бледный, заслонил его собой и протянул руку:
— Бери. Они меня убить хотят.
Он сунул Леонтию в грудь рукояткой большой артиллерийский наган.
— Бери. У меня тоже есть.
Леонтий колебался не больше секунды: «Шантаж? Но тем более надо так поступить, если это шантаж!» Он быстро встал и, отмахиваясь от Афанасия, закричал:
— Мне-то чего ты наган суешь? Я — купец! Мне твой наган ни к чему!
— Тихо, дурак, — истерично взвизгнул Афанасий. — Нас обоих убьют! Балда!
Их уже обступили, вырвали наган из рук Афанасия, а его самого потащили к открытой двери вагона. Поезд шел под уклон, скорость была огромная. Афанасий вопил:
— Я ж такой как вы, братцы! Я не буду больше! Ни за что я не буду!..
Его повалили.
Леонтия тоже схватили и стали валить на пол. Он вырвался, отскочил в глубь вагона. Ремонтники стенкой шли на него. Решали мгновения. Втянув голову в плечи, он подпрыгнул, сбил собой двоих или троих с ног и вывалился в открытую дверь вагона.
Ему показалось, что он летит — так упруг был воздушный вихрь за пределами вагона. Потом прямо перед его лицом оказалась стенка вагона, он оттолкнулся от нее руками и рухнул грудью на колеса, рельсы, шпалы. Вдруг все это пропало, как оборвалось, и он заскользил сперва по снежному склону насыпи, потом по льду, по воде…
Кровь на льду он и увидел у самых своих глаз, когда очнулся. Было тихо-тихо. Он лежал по пояс в воде среди мокрого снега и битого льда. Кровь вытекла из его носа. Но он был жив! «Сегодня девятое марта, — подумал он. — Надо обязательно добираться в Ростов».
Он пошевелился: кости все целы. Портсигар со сводкой в боковом кармане, у сердца. Спасла шуба, снег, вода, откос, то, что прыгнул сам.
Встал, на четвереньках поднялся на насыпь. Изодранная в лохмотья намокшая шуба железом тянула к земле. Бросить бы ее. Нельзя. Найдут, будут расследовать. Придется в ней добираться до ближайшей станции. Нанять бы где лошадей. Рабочие — это не бандиты. Убить решили, а не обыскивали. Деньги при нем. Все не страшно. Только бы добраться до людей.
Он вдруг почувствовал холод.
Идти надо быстро, иначе окоченеешь. Мороз
