черт возьми! Поднять лапки вверх всегда успеешь, поскольку как раз это ну очень просто. Почувствовала опасность — и сразу в тину. В противовес лягушке, которая, приложив усилия, взбивает масло в твердый ком.
«Побарахтаемся? — спросила себя Ника. — Однажды это получилось с Дашей Чудовой, я не отступила, не предала, и все тогда получилось…»
Побарахтаемся, приняла решение Вероника. Где наша не пропадала.
— Эка, в кабинете Эдуарда Кузьмича ремонт делали?
Дедова внучка нахмурилась, перестраивая мысли с волны непознанного на примитивные рельсы быта.
— Да, вроде бы. У меня обои переклеили, я их сама выбирала… А что?
— Так, ничего. А кто ремонтирует этот дом? — Вероника усмехнулась. — Тоже какая-то дедушкина фирма, вроде вашей домовой управляющей компании?
— Ну. Наша управляющая компания и здесь ремонт проводит, она довольно крупная… А как ты догадалась? Почему спрашиваешь?
— Не важно. А ключи от вашей второй квартиры — верхней, где трубу прорвало, — вы где храните?
Эка пожала плечами, встала из кресла и подошла к стоящей у окна Нике:
— Да нигде не храним. Они висят в ключнице, в прихожей. Няня наверху цветы поливает, пыль иногда протрет… Ой! — вскрикнула внезапно и показала пальцем на улицу. — Кныш идет.
Вероника посмотрела в нужном направлении и увидела, как от ворот шагает высокий мужчина в пятнистой штормовке и высоких сапогах. Из-за накинутого капюшона Вероника не смогла разобрать его лица, заметила только русую бородку над мощной шеей. Если добавить к бородке широкие плечи и упругую спортивную походку, егерь получался типичным русским богатырем. В спину которого смотрели два охранника, съежившихся на крыльце сторожки. Судя по позам, Вадим и Павел вовсю сочувствовали бедняге, чья женщина сегодня умерла.
— Интересно, ребята сказали Кнышу или нет? — Эка тоже заметила неловко мнущихся бодигардов. — Кныш, наверное, пришел проверить, все ли у нас в порядке после урагана. Связь-то отсутствует. — Девушка шагнула в сторону входной двери, потом замерла и беспомощно оглянулась на Веронику: — Может… подождем, а?
Честно говоря, Вероника бы не только подождала, но и в принципе отказалась от жуткого зрелища раздавленного горем мужика. Любить такую женщину и потерять ее — не дай бог никому!
Но барахтающейся лягушке любая лишняя подпорка в помощь. Денис может упомянуть о чем-то важном, не исключено, он был последним, с кем разговаривала Инесса. Вдруг в разговоре нечто промелькнет?
Но Эка уже струсила. Вернулась в кресло и, зажав ладони между коленок, сгорбившись, исподлобья уставилась на Веронику:
— Давай не пойдем. Там сейчас такое будет… Пусть дедуля или Ангелина все ему скажут. Бр-р-р… — Тело Катерины дернулось, как от удара током. — У них знаешь какой роман был! Инка ждала, пока он диссертацию свою напишет, и собиралась в ЗАГС его тащить!
— Она его, а не он ее?
— Да нет, — Эка отмахнулась, — это я к слову. Точнее, так она сама шутила. — Из распахнутых глаз Катерины покатились слезы, девчонка шмыгнула носом. — У тебя носовые платки есть?
Вероника сходила в ванную комнату, достала из дорожной косметички упаковку бумажных платочков и передала ее Эке. Потом глубоко вздохнула, набралась храбрости и сказала:
— Сиди здесь. Я выйду ненадолго.
Ника смотрела на застывшего под аркой гостиной мужчину и говорила себе: «Никогда! Никогда не буду ходить на похороны! Буду прощаться дома, удаленно, напившись до полной утраты человеческой формы!» Лишь бы только не думать и не видеть. На поминки Вероника, в силу возраста, попадала редко и еще ни разу не сталкивалась со столь разрушительной силой горя. Денис буквально умирал под грузом обрушившейся на него боли, стоял окоченевший, мертвый и незрячий. Непередаваемо иконописный.
Его придерживала под руку Ангелина Сергеевна, нянюшка стояла за креслом только что подъехавшего Кощина. По гостиной расхаживал растрепанный Троепольский, дергавший себя за волосы, пытавшийся, наверное, отвлечься таким образом. Антиквар застыл у длинной тумбы и старался не выглядеть пустым зевакой, что, впрочем, удавалось ему просто — румяные щечки Аркадия Валентиновича посерели и обвисли.
Жуть. Все, кажется, чувствовали себя неловко и пристыженно, как будто они мало горевали об Инессе и только сейчас это поняли, столкнувшись с настоящей болью. Большой-большой бедой.
— Где она?
Губы Дениса, кажется, не пошевелились, но вопрос услышали все.
— Пойдем, — жалостливо сказала нянюшка и мягко потянула егеря за рукав к комнате Инессы, где отключили отопление и настежь раскрыли окно, когда уложили покойную на кровать. — У себя она, в опочивальне…
Кныш сделал шаг. Пошатнулся! Но устоял на ногах, жестом отказавшись от помощи Михаила, метнувшегося было к арке. Нянюшка тоже понятливо отцепилась от рукава; Вероника посторонилась и даже поджала живот, пропуская Дениса в коридор к спальням. Но проследила за ним взглядом и увидела, что возле двери в комнату Инессы Кныша ждет Али-Ага.
Почему егерь позволил иранскому провидцу зайти вместе с собой в комнату, навсегда стало для Вероники загадкой. Не меньше удивило то, что иранец не позвал с собой переводчика. Неужели горе понимает все языки мира?
Эдуард Кузьмич массировал ладонью левую сторону груди под домашним пиджаком. Женщины, Ангелина и Анастасия, засуетились возле него, нянюшка достала из кармана фартука какие-то капли, цэковская подруга метнулась к тумбе за стаканом и водой. Аркадий Валентинович, попавшийся ей под ноги, едва успел отпрыгнуть в сторону!
Ника почувствовала себя ненужной. И усталой. За все это ненормальное время, начиная с полуночи, она устала меньше, чем за пять минут рядом с убитым горем мужиком. Н-да, горе горю рознь. Она тоже поплакала по Инессе и погрозила «Ну, я вам покажу». А в результате чуть не струсила и не умыла руки.
Сволочь! Надо сделать на пузе татуху «Ну, я вам покажу!». Если когда-нибудь еще раз у нее затрясутся коленки, то нужно будет только голову вниз, к трясущимся коленкам, опустить, а там уже глаза увидят новый жизненный девиз девицы Полумятовой: «Ну, я вам покажу!»
Не. На животе такой девиз будет выглядеть весьма неоднозначным и фривольным. Мама с папой не поймут, да и с Ковалевым придется объясняться, чего это и кому его девушка собралась показывать в районе живота. Нужно будет набить на тыльной стороне запястья некое символическое «Ну, я вам» и поглядывать туда время от времени.
Добавив в кошмарную реальность толику абсурда, Вероника прерывисто вздохнула и пошагала к своей комнате. Где трусишка Эка, оказывается, уже вымочила слезами декоративную подушечку, прижатую к груди.
— Ну, как он там? — всхлипывая, поинтересовалась девушка.
— Паршиво. Али-Ага вместе с ним, в комнате Инессы. Дед твой за сердце хватается…
А это Вероника зря сказала. Или, может быть, наоборот, невероятно вовремя — тревога за близких заставляет забыть про слезы
