букинистам (приносим ему свои глубочайшие извинения за доставленное неудобство).
Феликс в ужасе смотрел на свою дочь. Зоя улыбнулась ему, не выпуская из зубов откушенное ухо. В эту секунду одноухий тройняшка с воем выпрямился, одной рукой прижимая к ране непальскую подушку с аппликацией. Во второй руке он держал револьвер, нацеленный на Зою. Осмелимся предположить, что он был рассержен.
Феликс, по-прежнему валявшийся на диване стянутый веревками, как колбаса, мог лишь с бессилием наблюдать, как убийца шаг за шагом приближается к его дочери. Его внутренности словно пронзило стальным кинжалом; в животе закрутило, как будто кто-то включил в нем стиральную машину. Казалось, сердце остановилось и провалилось куда-то вниз. Как если бы…
В мозгу один за другим проносились образы, один нелепей другого, пока он наконец не понял, в чем дело. Так вот как это бывает!
Он испытал это чувство. Впервые в жизни.
Он ощутил себя отцом.
Вторник 27 апреля, 14.50— "Приют Святого Луки"
Профессор Шлокофф с грохотом захлопнул дверь процедурного кабинета. Ну, я вам сейчас покажу, кто тут в "Приюте" альфа-самец, говорил его жест. Он и в самом деле был взбешен: а) потому что знал, что ремонт комнаты Бессмертного влетит в копеечку; б) потому что он опять оказался с трупом на руках, и значит, не избежать нескромных вопросов, а у него уже стетоскоп тошнило от всех этих актеришек, которые даже помереть тихо не могут; с) потому что две женщины, которые сейчас с помощью мадемуазель Фишер чистили на смотровой кушетке перышки, откровенно над ним издевались. А он страсть как не любил, когда дразнят его тестостерон.
— Могу я узнать, милые дамы, что вы делали в комнате Бессмертного? — спросил профессор Шлокофф самым любезным тоном, на какой был способен.
— Он хотел с нами поговорить, — ответила Софи.
— О чем же? — с грозным видом поинтересовался профессор.
— Ну… — неуверенно начала Мари-Жо. — О нашей лекции на тему старения. Судя по всему, эта проблема касалась и его…
— А больше ни о чем? — продолжал допытываться Шлокофф.
— Видите ли, — словно оправдываясь, заговорила Софи, — он не успел рассказать нам о…
— Об исчезновениях? — перебил ее Шлокофф.
— О каких исчезновениях? — с фальшивым удивлением спросила Мари-Жо и посмотрела на профессора глазами окуня, с конца лески взирающего на рыбака.
— Бросьте ваши штучки! — пророкотал профессор, пригвождая женщин к месту обвиняющим жестом и убийственным взглядом.
— О боже! Шериф нас раскрыл! — воскликнула Софи и подняла руки вверх.
— Силен мужик! — подхватила Мари-Жо, хлопая ресницами.
— Да как вы… Как вы смеете надо мной смеяться? — взорвался яростью Шлокофф.
— О, не смотрите на меня так! — взмолилась Софи. — Я сейчас в обморок грохнусь!
— Мы всего лишь слабые женщины, — пискнула Мари-Жо.
— Да я… Да вы… — Шлокофф не находил слов. Казалось, сейчас его хватит удар.
— А вы такой мужественный!
— Настоящий самец!
— Когда вы хлопнули дверью, со мной едва оргазм не приключился!
Софи и Мари-Жо дружно расхохотались. На профессора было жалко смотреть. Он стоял не в силах пошевелиться, только лицо содрогалось в нервном тике, и жалобно косился на мадемуазель Фишер, которая тихо прыскала в кулак, делая вид, что роется в шкафу с лекарствами.
— Ну ладно. — Мари-Жо снова стала серьезной. — Гормоны выплеснули, и бог с ними. Может быть, теперь поговорим по существу?
— Но я… — залопотал Шлокофф.
— Позвольте вам напомнить, — подхватила Софи. — Мы не явились бы сюда, если бы вы хорошо делали свою работу.
— Да как вы…
— Четыре смерти, — напомнила Софи.
— И четыре лживых объяснения! — добавила Мари-Жо.
— Можете вообразить, какой разразится скандал, если об этом станет известно.
— Дайте же мне хоть слово вставить! — заорал профессор, размахнулся кулаком и разбил зеркало и три пальцевые фаланги.
Мадемуазель Фишер бегом бросилась вон из процедурной, от смеха сгибаясь пополам. Софи и Мари-Жо перемигнулись и хором произнесли:
— Вперед, профессор! Мы вас внимательно слушаем.
Вторник 27 апреля, 14.50 — улица Муфтар
Напряжение дошло до высшей точки (или саспенс достиг предела — кому как больше нравится). Феликс в виде колбасы, Зоя на полке с кассетами, тройняшка в гневе. Расстояние между будущим палачом и его потенциальной жертвой составляло не больше двух метров, однако хорошему рассказчику и этого хватит, чтобы растянуть действие на многие страницы. Впрочем, мы постараемся уложиться в пару абзацев — из уважения к чувствам читателей, до глубины души возмущенных тем, что автор посмел написать столь жестокую сцену с участием грудного ребенка (простите, пожалуйста, — был выпивши).
Тройняшка приблизился к видеотеке, поднял, метя в Зою, кулак и вдруг застыл как изваяние. Что-то сильно — и даже очень сильно — кололо его в спину чуть пониже лопатки. Это не мог быть помешанный на кино придурок — он по-прежнему валялся связанный на диване. Следовало срочно выяснить, в чем дело. Тройняшка повернул голову, и тут на его лице нарисовалось вполне понятное непонимание.
Вначале он увидел ядовито-розовый зонтик, острием глубоко вонзенный в его нежную плоть горожанина, страдающего избыточным весом. Выше обнаружилась свирепая физиономия бабульки в пергидрольных кудрях — она-то и сжимала в руках зонтик, держа палец на кнопке.
Дальше все произошло очень быстро. Бабулька высунула язык. И надавила на кнопку.
Зонтик раскрылся.
Когда мать впервые прочитала один из твоих сценариев (историю вампира, который организовал донорский пункт, выдавая себя за члена ассоциации "Врачи без границ"), она попросила прощения за то, что в годовалом возрасте уронила тебя с пеленального столика.
Когда она во второй раз заинтересовалась твоей работой (жизнеописанием сумасшедшего ученого, который изобрел резиновые трусы, позволившие зеленому монстру Халку не сверкать при каждом превращении своим кабачком), то напомнила тебе, что у многих подростков возникают проблемы с наркотиками и не надо стыдиться говорить о них вслух.
Когда она в третий раз пролистала одно из твоих произведений (античный сюжет об исчезновении Атлантиды в результате нашествия космических сурков), то разозлилась не на шутку и заявила, что пора кончать с серией Зет и начинать нормальную жизнь.
Родственная встреча Феликса с матерью и дочерью прошла в обстановке искренней взволнованности. Тройняшка, очевидно из деликатности, не стал задерживаться. Приняв в качестве прощального подарка зонтик, он покинул квартиру Заков, взяв невероятное по выразительности чистое до верхней октавы, которое ухитрился продержать до самого тротуара. При виде торчащих из его спины розовых спиц соседка с нижнего этажа, решив, что это чья-то веселая шутка, протянула ему монетку: надо же поддерживать молодежь, которой предстоит зарабатывать нам на пенсии. Наконец посетитель-тройняшка смешался с равнодушной толпой, мелькнув ярким пятном на фоне серой парижской гризайли. В гостиной Заков от него остались
