одних и тех же людей я начала чувствовать, что потихоньку покрываюсь плесенью, паутиной, мхом и всеми возможными формами жизни, как коконом.
Рыкся же, наоборот, так прижилась в Парме, что возвратилась туда через месяц с идеальным итальянским и пакетом документов для поступления в институт — поступила и поселилась в квартире, которую мы делили полгода. Когда она уезжала, я написала всем нашим знакомым, чтоб они присмотрели за ней — через месяц в Москву заехал наш общий иностранный знакомый и рассказал, что моя маленькая женщина стала матерью новому набору Эразмуса и заботится о тех, кто остался на второй семестр. Все удивлялись, как она выдерживала оставаться в городе, где уже провела полгода и вкусила отменное ничего, происходящее там постоянно, но маленькая женщина счастлива — и это главное. Не так давно она мне звонила и, в течение двухчасового трепа по видеосвязи, сказала: «Санни, представляешь, я сегодня поймала себя на мысли, что с утра двадцать минут говорила с тапками!» Мне тоже не хватало человека, который бы ухахатывался с моих шуточек, а Рыкся с этой функцией справлялась прекрасно. Из этих мыслей меня вырвал знакомый; лениво помешивая кофе в чашечке, казавшейся несуразно маленькой в сравнении с его двухметровой тушей, он спросил, заранее зная ответ:
— Если бы была возможность, ты бы стала снова с ней жить?
— Нет, — честно ответила я.
— Ну, вот и она говорит то же самое. И ещё крестится.
***
Ещё весной у меня тоже был план поступать в Италию, но в апреле-месяце мой благородный papà приехал меня навестить и, когда я уже собирала с его согласия все документы, сообщил, что мечте о дольче вите конец, я возвращаюсь в холодную Россию, где он за моё образование платить больше не собирается. Но это отдельная история, уходящая корнями в события шестилетней давности и мое упрямство.
В московском институте нас действительно забыли. Экзамены, которые мы сдали в Италии, нам почти не зачли — приняли только один-два, всё остальное пришлось досдавать в срочном порядке, в поте лица и других частей тела. По лучшим законам жанра, меня ждали мучительные разговоры с деканом, попытки объяснить ситуацию, снисходительное понимание в глазах сильных нашего института, наверстывание пяти пропущенных месяцев за две недели — благо, после нескольких месяцев в Италии от синдрома отличницы не осталось и следа; так что, совмещая навёрстывание с работой, в темпе вальса мне удалось каким-то чудом закрыть сессию, потягивая кофе и куря одну сигарету за другой. Наверное, год назад я бы уже мылила веревку и глотала успокоительные, но теперь, каждый раз, как появляется такая мысль, мне приходит на память следующая ситуация:
...Утро в Парме, будильник сорвал горло надрываться. Спустя пять минут напряженного вспоминания, зачем мне нужно было встать в шесть утра в субботу, я подскочила, осознав, что в этот день был экзамен по английскому, необходимый для поступления в иностранный вуз — я записалась на него за месяц, оплатила участие, несколько недель усиленно готовилась, и накануне даже не выбиралась со знакомыми в бар, объяснив всем, что с утра мне нужно будет гнать в Болонью, где проводился экзамен. Когда пришёл момент просветления, и я, матерясь, натягивала джинсы, одновременно хлебая кофе прямо из кофейника, часы оттикали время отправления поезда, на котором можно было спокойно доехать до Болоньи и неторопливо дойти до места проведения экзамена. И в этот момент, впервые за двадцать лет своей жизни, я посмотрела на разливавшийся за окном рассвет и подумала: «А, хрен с ним, поеду на следующем. Это ж итальянцы — все равно вовремя не начнут!»...
Пробная версия самостоятельной жизни за границей закончилась, для приобретения полной, как известно, нужна была определённая сумма денег, немало решимости и пакет документов — пока что в моём распоряжении была только решимость. А вот взрослая жизнь заканчиваться не спешила. По возвращении я посидела недельку дома, пытаясь решить вопросы с институтом, и, как только большая часть проблем утряслась — пошла искать работу. И на следующие пару месяцев попала на Старый Арбат, сделавший моё лето незабываемо ярким и жарким.
Послевкусие Италии
У всякой хорошей истории есть начало и конец. Но если история по-настоящему хорошая, то она, даже закончившись, не проходит бесследно. Как, например, мой итальянский вид на жительство. Если Вы помните, мы с большими мучениями получили его за неделю до истечения срока пребывания в Италии, при этом отвалив за него немереную кучу денег, что и по сей день делает этот несчастный permesso di soggiorno самым дорогим и бесполезным документом в моей жизни. Забрав его в миграционной службе города Парма, я убрала пластиковую карточку с моим гордым ликом в кошелёк и благополучно про неё забыла. Однако, рано или поздно, всему приходит звёздный час.
Я уже несколько недель как вернулась в Москву, нашла себе работу и всячески занимала свободное время, устав от бездействия в Италии, периодически спрашивала у родственников: «Где в этом доме соль?» и «Che cazzo?» ‒ самой с трудом верилось, что меня не было дома почти полгода. Семья беззлобно посмеивалась с моих итальянских замашек и того, с каким рвением я бралась за всё подряд, лишь бы на месте не сидеть. Этим активно пользовалось моё начальство на работе, о чём я сообразила достаточно поздно ‒ когда энтузиазм кончился, а трудовой договор продолжался.
Работала я в кофейне посреди Старого Арбата, и после тех двух месяцев считаю себя негласно посвящённой в тайное братство сферы услуг. Это действительно своего рода армия, пройдя которую (пусть даже проработав официантом пару месяцев) ты уже не будешь прежним. А ещё это напоминает армию потому что после каждой смены ты чувствуешь себя вернувшимся с линии огня, чудом выжив после того, как по тебе проехал танк.
Тёплым августовским вечерком, закрыв кафе около полуночи, я с сумкой
