кольцо и отдала его Генри, буквально впихнув украшение в его ладонь.
– Нам надо остыть и подумать, – глухо произнесла я. – Позже продолжим разговор.
Поднялась и нетвердым шагом направилась на выход из оранжереи. Как же так? Прошло всего не больше получаса, а жизнь снова перевернулась с ног на голову. Обидно.
Когда зашла в комнату, с трудом смогла разглядеть ее обстановку. Слезы застилали глаза. Как же так все произошло, сегодня ночью могли сбыться все мои мечты, но в итоге я одна и мне так горько и одиноко.
Любой бы просто сел и заплакал, но только не писатель. Клокочущие эмоции требовали выхода. Мне хотелось отразить на страницах всю ту бурю, что бушует во мне. Излить обиду и немного успокоиться. Почему он говорит, что я вся его жизнь, а сам не хочет идти на уступки? Еще и обвиняет в интересе к чужому человеку.
Из-под волшебного пера, очень удобного артефакта, который Расима называла просто ручкой выходили ровные, четкие строки. Меня с детства хвалили за умение красиво писать, отмечая, что каллиграфический почерк говорит о внутренней организованности. И в отношении меня это было верным выражением. Постановщику нужно же уметь организовывать, в первую очередь себя, но и других, конечно же. Мне очень хотелось попробовать себя в настоящем, да еще таком известном иллюзиуме. Если Генри не хочет ехать, то поеду одна. На этой мысли слезинка скатилась на лист и расплылась прозрачной кляксой.
– Чего сырость разводишь? – Муз был тут как тут.
– Пишу историю для новой работы.
– Ух ты! Поздравляю! Ты заслужила.
– Да уж, не все так радуются, как ты.
– Снова Генри обижает?
– Почему же снова? – неожиданно для себя стала на защиту парня.
– Он вечно то ревнует тебя, то не понимает, то сюрпризы его эти, из-за которых ты писать забываешь.
– Ты не прав! Любовь к Генри дает мне столько вдохновения. Даже нынешнее отчаяние дало мне почву для новой истории, – я указала наполовину исписанный лист.
Муз деловито слетел на него и принялся читать, смешно семеня от строчки к строчке маленькими лапками, которые он обычно поджимал в полете.
– Ну что ж, неплохо. Пусть отчаяние не покидает тебя. Не теряй его, тогда ты здорово пишешь!
– Ты, как всегда, кладезь мудрости и источник полезных советов, но как же любовь? – я абсолютно серьезно спросила Муза.
Мне так хотелось, чтобы он сейчас сказал в своей обычной манере, что любовь мешает моему творчеству, хотя я с ним никогда не соглашалась. Возможно, именно слова Муза о том, что, если я остепенюсь, заведу семью, то перестану творить, отталкивали меня от Генри. Умом понимала, что не быть такому, что он, наоборот, главный источник моего вдохновения, но душу все грыз и грыз червячок сомнений.
– Знаешь, – Муз сложил на сухой грудке передние лапки, приняв вид мудреца, готового делиться огромным жизненным опытом: – Любовь нужна так же, как и смерть, словно соль и перец для блюда. Иначе жизнь будет безвкусна.
Честно говоря, я не поняла, что он этим хотел сказать и уставилась на золотистого мотылька с вопросительным выражением.
– Ох, ну что непонятного?! – Муз всплеснул лапками. – Если не будет смерти, человек не будет так ценить жизнь, но опять же жизнь без любви будет бесцветным полотном, совсем без красок. Извини, но если бы не было любви, о чем бы ты тогда писала?
– Раньше ты другое говорил.
– Молодой был, глупый. Эх, а теперь влюбился в одну красивую бабочку, но она такая ветреная, прыгает с цветка на цветок и не обращает на мотыльков никакого внимания, – я затаила дыхание. Муз не любил рассказывать о своем мире, якобы это запрещено, но иногда его заносило и в такие моменты я превращалась в «большое ухо». – Она для меня мечта. Как далекая равнодушная, но такая яркая звезда. Любовь, как сладкая конфета с горькой начинкой. Но я бы не против съесть ее всю.
– Кого? – встрепенулась я.
– Да что ты будешь делать! Ты меня вообще не слушаешь?
– Наоборот, заслушалась.
– Ладно, лучше пиши давай. А то лишь бы не работать, – вот так всегда, сам заболтал, сам же и назвал ленивой. Вредный жук.
***
Всю ночь просидев над рукописью, легла под утро. Оставался последний экзамен, к которому надо было бы подготовиться, но ничего, прорвемся. Сдала не без приключений, но учитывая, что это был практикум по драматургии, мне было что рассказать профессору. И после экзамена, оставив все волнения на завтра, просто отправилась досыпать.
Завершение обучения маги нашего выпуска решили отпраздновать с размахом. Арендовали целый ресторан в центре Несанета. Идти мне не хотелось, но меня так активно уговаривали девчонки-актрисы. Да и парни моей группы тоже просили составить им компанию. Все же теперь не скоро увидимся. Так что согласилась.
Я уже знала, что Генри не пойдет на праздник, его одногруппницы доложили. Ну и пусть. Все еще злилась на его упрямство и уступать не собиралась. Наоборот, передала господину Нолану, что согласна на его щедрое предложение.
Позвала маму приехать и вместе пройтись по магазинам. Мне нужно купить праздничное платье и несколько новых деловых костюмов для уверенности. Хотелось спрятать свою неопытность за внешне спокойным фасадом.
Мы тщательно проштудировали все подходящие модные бутики, купили все необходимое и даже больше, и в итоге довольные покупками зашли в любимую кондитерскую. Эх, я буду скучать по этому столику у окна, успокаивающим запахам, по суете за окном и покою внутри уютного помещения.
– Эля, – мама завела разговор своим обращением тут же мне напомнив о Генри. Я вздохнула. – Ты уверена, что хочешь уехать так далеко? Наша семья только стала прежней, а теперь ты нас покидаешь.
– А стала ли она прежней? – не хотела поднимать эту тему, но мне было сложно забыть поступок отца. Удивляло, что мама так легко все забыла или снова хорошо играет свою роль. Хотелось разобраться.
– Не совсем, – грустная улыбка была мне ответом, – но все же мы снова счастливы.
– Я рада за вас, но не пойму, как ты можешь ему доверять?
– Как ни странно, теперь я доверяю ему больше, чем раньше. Мы ведь оба ошиблись.
– Твоя-то ошибка в чем? – мое удивление было вполне закономерным.
– В том, что раньше не нашла в себе сил простить. Он
