до головы, все платье в стряпне. А затем она как завопит таким благим матом, что у нас чуть барабанные перепонки не полопались, да как рванет куда глаза глядят!
– Весьма прискорбно, – сказал я.
– Не спеши горевать, это еще цветочки, – ответил отец. – Не успели мы очухаться, как заявляется Биксби и гудит в свой гудок. К деду он, ясен пень, не пошел – пришлось самому волочиться к катафалку.
– Чего он хотел?
– Сказал, что приехал за телом и если мы его живо не выдадим, то завтра с утра он первым же делом обратится к властям округа за издержкой.
– «За поддержкой», – поправила мама с таким видом, будто вот-вот снова ударится в слезы. – Сказал, что стыд и позор позволять дедушке вот так рассиживать на веранде. Все это солнце, мухи и так далее... грозил натравить санитарное управление, чтобы поместило нас в карантин.
– А дедушка что? – спросил я.
– Даже взглядом не повел. Старик Биксби уехал на своем катафалке, а дедушка и дальше качался на веранде под присмотром Сьюзи. Она пришла где-то через полчаса, когда село солнце... говорит, он стал жестким, как доска, но этого не замечает. Просто все время спрашивает насчет еды.
– Прекрасно, потому что у меня есть отличная штука. Колдунья дала ему для завтрака.
– Что это – яд? – папа разволновался. – Знаешь, я богобоязненный человек и с таким не связываюсь. К тому же, как ты его отравишь, если он и без того мертв?
– Да у меня и в мыслях такого нет. Вот что она дала.
И я выудил из кармана ее подарок, чтобы показать им.
– Боже правый, что это? – спросила мама.
Я рассказал что это и что с этим делать.
– В жизни большей чуши не слыхивала! – фыркнула мама.
Папа встревожился.
– Эх, знал ведь, что тебя нельзя отпускать в Долину Призраков. У колдуньи, видать, шарики за ролики зашли, раз она тебе такое дает.
– Думаю, она знает, что делает, – возразил я. – К тому же я отдал за это все свои сбережения: восемьдесят семь центов, конфедератский двадцатипятицентовик и значок с портретом Кулиджа.
– Было бы о чем жалеть, значок с Кулиджем, – хмыкнул папа. – Все равно я стибрил его у одного янки, агента налоговой службы. – Он поскреб подбородок. – Но свои кровные это другое. Пожалуй, стоит попробовать.
– Но постой... – начала мама.
– У тебя есть что-то получше? – покачал головой папа. – Как я понимаю, за нас вот-вот возьмется санитарное управление, и тогда пиши пропало.
Мама издала настолько глубокий вздох, что он будто исходил из ее башмаков, точнее, мог бы, если бы она их носила.
– Ладно, Джоди, – согласилась она. – Делай, как сказала колдунья. Папа, сходи за дедушкой и Сьюзи, а я все подготовлю.
– Уверен, что выгорит? – спросил папа, глядя на предмет у меня в руке.
– Надеюсь. Другого-то выхода нет.
Папа вышел, я направился к столу и поступил, как придумала колдунья.
Потом вернулся отец со Сьюзи.
– Где дедушка? – спросила мама.
– Ползет потиху, – сказала Сьюзи. – Наверное этот, как его, Риджер Моррис.
– Ничего подобного. – В дверях, ступая, будто таракан по раскаленной сковородке, появился дедушка. – Просто я чутка одеревенел.
– Да, такой же деревянный, как доска четыре на четыре, – ответил папа. – Лежал бы ты в кровати с лилией в руках, а?
– Опять ты за свое, – буркнул дедушка. – Хоть до посинения повторяй, что не умер, все равно не верят.
– А ведь ты и правда посинел, – сказала Сьюзи. – Никогда такого лица не видела.
Да, он посинел и раздулся, но его это не волновало. Я вспоминал мамины слова о скелете за нашим обеденным столом и молил, чтобы задумка колдуньи нам помогла, иначе... Видите ли, дедушка с каждой минутой становился все мертвее.
Впрочем, вы бы так не подумали, будь с нами, когда он заметил снедь на столе. Сразу быстрее зашевелив поршнями, он доковылял до стула и грузно плюхнулся на него.
– Ну вот, – сказал дедушка, – ты, Адди, сегодня собой можешь гордиться. Здесь мое любимое: капуста и головы сома.
Он уже собирался наложить еду, но тут ему на глаза попался предмет рядом с тарелкой.
– Мать честная! – заорал он. – Это еще что такое?
– Ничего, только салфетка, – ответил я.
– Но она черная! – Дедушка зажмурился, будто не веря собственным глазам. – Вы когда-нибудь слышали о черных салфетках?
Папа посмотрел на маму:
– Мы думаем, она тут по особому случаю, если ты понимаешь, о чем я...
Дедушка фыркнул:
– Черт бы побрал вас и ваши намеки! Черная салфетка? Не бойся, я знаю к чему ты клонишь, но у тебя ничего не выйдет, приятель... даже не мечтай!
Он наполнил тарелку и набросился на еду.
Мы же просто потрясенно смотрели – сначала на дедушку, потом друг на друга.
– Ну, что я тебе говорил? – разочарованно шепнул папа.
Я покачал головой:
– Погоди, дай время.
– Разбирайте, пока я все не съел, – сказал дедушка. – А то на меня что-то жор напал.
Похоже, он и впрямь решил все уничтожить. Руки у него одеревенели, негнущиеся пальцы едва держали вилку и челюсти слишком упорно работали, но... он все равно ел. И говорил.
– Умер? Это я-то? Вот уж не думал такое однажды услышать, тем паче от родни! Ну, может быть я самую малость упрям, но это еще не означает, что я плохой человек. Я не собираюсь никому доставлять хлопоты, тем более собственной плоти и крови. Будь я впрямь мертвым и знай, что это так... боже, я бы первым поднялся по этой лестнице к себе в комнату, лег и больше не встал. Но вам придется предоставить мне доказательства, прежде, чем я так поступлю.
– Дедушка, – начал я.
– Что такое, сынок?
– Ты уж извини, но у тебя весь подбородок в капусте.
Дедушка положил вилку.
– Ну да. Большое спасибо.
И тут дедушка бездумно промокнул рот салфеткой и, закончив, опустил на нее взгляд.
Он посмотрел на нее раз, посмотрел второй, а затем просто аккуратно положил рядом с тарелкой, встал из-за стола и пошел прямо к лестнице.
