для человеческого глаза и который может быть обнаружен только телескопами со специальным оборудованием для наблюдения инфракрасного излучения.
Вот какие данные я надеялась получить, хотя по опыту знала, что инфракрасный спектрограф, который я использовала, может заартачиться. А появление облаков означало, что я и так уже потеряла немалую часть ночи, просматривая весь свой список галактик, и теперь я пыталась как-то организовать оставшиеся часы. Выбрать ли самые яркие и легкие объекты или отдать предпочтение более тусклым, далеким, но более интересным галактикам? Чтобы ответить на этот вопрос, мне нужно было просчитать, когда каждая галактика будет находиться в оптимальном месте на небе для наблюдений, решить, какие галактики можно было бы отложить до следующей ночи наблюдений, через месяц, и просмотреть поступающие данные, чтобы убедиться, что прибор работает правильно.
Так что да, я была наблюдателем. И очень занятым наблюдателем. И то и другое было просто-таки самоочевидно.
— Я наблюдатель. А что?
Я была слишком занята, чтобы полностью выключить «грубоватого жителя Новой Англии», но я, по крайней мере, подняла взгляд и улыбнулась. Незнакомец средних лет, похоже, был астрономом: об этом говорили рюкзак для ноутбука, футболка с названием другой обсерватории и холщовая сумка с ночным ланчем. Может быть, он впервые работал на «Кеках» или, наоборот, был опытным наблюдателем и хотел поздороваться с коллегой, а возможно, у него был вопрос о телескопе, обсерватории или погоде, на который лучше всего мог бы ответить наблюдатель, работающий в данный момент.
Мужчина сделал паузу.
— Нет, я имею в виду руководителя.
Вообще-то это тоже была я. Я проверила, сколько времени осталось до следующей съемки, и ввела пару команд, чтобы продолжить обработку моих данных.
— Что вы имеете в виду? — уточнила я. Я подумала, вдруг он ищет какого-то сотрудника обсерватории, например кого-то из вспомогательного персонала или ремонтной бригады.
— Чье сейчас телескопное время? — несколько нетерпеливо спросил он.
— Мое. Я Эмили. Я из университета…
— Нет, я имею в виду, с кем вы работаете? Кто ваш ОИ? В расписании какая-то незнакомая фамилия…
Ясно.
ОИ означало «ответственный исполнитель». В научных кругах это человек, который подает заявку на финансирование или на доступ к телескопу, и ему официально выделяются деньги или время. У ответственного исполнителя в обсерватории Кека предполагалось наличие определенного объема знаний и опыта, а также определенный стаж работы. Мой посетитель явно не думал, что я подхожу на эту роль.
И это было по меньшей мере странно. Я одна в комнате, сижу перед главным блоком компьютерных экранов в окружении карт неба, ноутбука и гигантской папки с полными досье по каждой галактике, которую я планировала включить в свою диссертацию. Когда мужчина вошел, я как раз говорила по видеосвязи с оператором телескопа и рассказывала ему, какие объекты планирую наблюдать следующими. Кем еще я могла быть, если не ответственным исполнителем?
Впрочем, я знала ответ на этот вопрос. Еще бы. Я была на четвертом, и последнем, курсе аспирантуры (то есть официально считалась достаточно опытной), и это в моем случае означало, что мне двадцать пять лет. Я тепло и удобно оделась для долгой ночи наблюдения: мешковатые фланелевые пижамные штаны, футболка с длинными рукавами с мультяшным пингвином и полосатая шерстяная шапочка. А из-под шапочки торчали косички. Дело в том, что я всю жизнь до этого носила короткую стрижку, но в аспирантуре поклялась, что не буду стричься, пока не получу докторскую степень, так что за четыре года волосы у меня наконец отросли настолько, что подруга научила меня заплетать косы. Рядом со мной лежал пакет крекеров-рыбок и кулек арахисовых конфет — моя любимая еда во время наблюдения. Я сидела в одном из гигантских офисных кресел, предназначенных для высоких людей, поджав под себя ноги. Я разулась, а носки у меня были ярко-желтого цвета со смайликами. Другими словами, я выглядела как девушка.
Совсем не как ОИ.
— Я и есть ОИ. Меня зовут Эмили Левеск. Я аспирантка Гавайского университета.
— А… — Он кивнул, поджав губы. — Я на завтрашнюю ночь. — Он сделал паузу.
Я ждала. Обычно в этот момент два астронома начинают болтать о своих исследованиях, о телескопе, о погоде…
— Я из Калифорнийского технологического. Мы изучаем… — Он замолчал. — В общем, не важно, я только хотел… Ладно, спрошу у кого-нибудь. — Он был на полпути к выходу из комнаты, но вдруг развернулся: — Как условия?
— Хорошо! Немного облачно, но туман со вчерашнего вечера рассеялся, так что мы были открыты всю ночь. Видимость довольно хорошая, завтра будет…
— Круто. Ну до встречи.
Я вернулась к работе — съемка закончилась, мы переместили телескоп, я перепроверила облака, и началась следующая съемка, пока я собирала новые данные, — но настойчивый маленький червячок сомнения шевелился у меня в глубине. Я вдруг задумалась — может, мне стоит обуться, сходить за джинсами или убрать косички. Выглядела ли я как профессионал? Может ли так одеваться ответственный исполнитель?
И был бы этот разговор таким же, если бы я была мужчиной?
В известной степени именно эта двусмысленность беспокоила меня больше всего. Редко бывает так, что перед женщиной загорается неоновый знак «ЭТО СЕКСИЗМ! ЭТОТ ЧЕЛОВЕК ПРЯМО СЕЙЧАС ВЕДЕТ СЕБЯ КАК СЕКСИСТ!». Я не сомневалась, что могу найти множество других объяснений тому, что сейчас произошло. Возможно, этот человек просто смутился или застеснялся — но ведь именно он завел разговор, и он явно хотел с кем-то побеседовать. Я выглядела молодо. Но я и была молода, двадцать пять лет — рановато для того, чтобы работать на одном из крупнейших телескопов в мире. Может быть, он из-за моего возраста решил, что я не могу быть ответственным исполнителем. Однако у нас в МТИ был молодой профессор, которого везде превозносили как супергения, и его возраст вроде бы никого не беспокоил. Возможно, дело было в футболке с мультяшным пингвином, которая говорила о несерьезности, хотя многие мужчины, которых я знала — кстати, в том числе профессора, — носили футболки с Супер Марио или черепашками-ниндзя, и это отнюдь не лишало их права быть ответственными исполнителями. Я сидела в кресле по-турецки, как маленький ребенок, что, должно быть, выглядело глупо. Но при моем росте метр пятьдесят шесть все кресла в комнате были слишком велики для меня, а я хотела устроиться поудобнее на десять часов наблюдений. Возможно, крекеры-рыбки в качестве перекуса действительно не говорят о зрелости. Может, у меня носки были слишком дурацкие? Будь я мужчиной, он бы тоже не поверил, что я ответственный исполнитель? И какое это имеет значение?
Меня уже часто спрашивали,
