совсем мои и даже совсем не мои. Спустя несколько месяцев я выбился из худших учеников в лучшие. Учителя не могли надивиться чудесному преображению осла в орла, а речь между тем шла всего лишь о замене одной буквы на другую. Ах, если бы так же просто можно было решить и другую мою проблему! Впрочем, в какой-то мере Острополер помог и тут.
– Нахман, – сказал он однажды, озабоченно окинув взглядом мою исхудавшую фигуру, бледные щеки и искусанные губы. – Нахман, надо бы поскорее тебя женить, иначе совсем изведешься. Тебе уже сколько – одиннадцать?
– Двенадцать.
– Ну вот. Как только отпразднуешь бар-мицву, иди к матери и требуй себе жену.
– Зачем? Так рано? – тихо выговорил я, с отчаянием чувствуя знакомое шевеление в штанах.
– Ну почему же рано? Законом допускается… – Гирш помолчал и добавил: – Видишь ли, тут простой расчет. На бесполезную борьбу с телом может уйти вся жизнь. А жена избавляет тебя от этой беды и требует куда меньше времени и сил.
И снова, наученный прежним опытом, я поступил в точности по совету шута. Мать отреагировала так же, как и я годом раньше:
– Зачем? Так рано?
– Ну почему же рано? Законом допускается… – ответил я словами Гершеле Острополера.
Мама вгляделась в мое лицо и кивнула.
12
Высветившийся номер был незнакомым, но я угадал, что это Лейла, еще до того, как услышал голос.
– Нам надо увидеться.
– Хорошо, – согласился я. – Когда?
– Ты даже не спрашиваешь, кто это?
– Зачем? Я узнал тебя по первому слову.
– Ого! – она помолчала. – Завтра в полдень я буду в городе. Подаю документы в университет.
– Понял. Тогда так. Завтра в четверть второго я позвоню тебе. Можно по этому же номеру?
– Да. В том же месте, что и раньше?
– Нет.
– А где?
– Увидишь.
Мы перебрасывались короткими фразами, как теннисным мячиком.
– Ты мне не веришь? – спросила она со смешком.
– А должен?
Лейла отсоединилась вместо ответа. Ничего-ничего. Пусть не думает… не думает что? Мои мысли путались, радость подмывала берега обычного безмятежного равновесия. Мы снова увидимся завтра. Завтра! Я с трудом заставил себя успокоиться и составить план с минимальными мерами предосторожности. Было бы обидно попасть в ловушку именно сейчас. Позвонив на следующий день, я велел ей взять такси от ворот университета и назвать шоферу адрес в восточной части города. Потом убедился, что за машиной нет слежки, и перезвонил снова – чтобы остановила таксиста на полпути, расплатилась и направилась в глубь парка справа от дороги.
Я догнал ее на одной из внутренних аллей, и мы пошли рядом.
– Что случилось, Лейла? Проблемы с пропуском? С университетом?
Она искоса посмотрела на меня – бледное лицо и черная молния взгляда из черной тучи курчавых волос.
– А то ты не знаешь! Джамиль в тюрьме!
– Ах, ты об этом… Но при чем тут я? Насколько мне известно, его арестовала служба безопасности твоего президента. И тюрьма эта не в Тель-Авиве, а в Рамалле.
Джамиля Шхаде действительно арестовали сутки спустя после того, как мы передали адрес его убежища американцам, а те слили информацию сторожевым псам арабского гестапо. Как я и предполагал, Арафат не устоял перед соблазном.
Лейла остановилась и умоляющим жестом коснулась моей руки.
– Пожалуйста, Клайв… Его там избивают. Мама ходила просить за него к самому раису. Они ведь хорошо знакомы: наш отец всегда считался одним из героев ФАТХ. Так Арафат на нее накричал, этот поганый гомик! Представляешь? Накричать на мою мать, вдову шахида! Как такое возможно? – она всхлипнула и полезла в сумочку за салфеткой. – Он оскорбил ее… Кричал, что это ее вина в том, что у отца – героя ФАТХ – получился такой сын – враг палестинского народа… Это Джамиль-то враг народа!
Я усадил ее на скамью и сел рядом. За Джамилем Шхаде числился длинный ряд терактов, десятки убитых и раненых. И, понятное дело, человеколюбие Шерута не простиралось настолько далеко, чтобы защищать от арафатовских палачей столь опасного и изощренного врага. Да, у «раиса» Арафата были свои, отличные от наших причины ненавидеть популярного в народе командира хамасников. Но это не означало, что мы будем носить траур, когда Джамиля наконец скинут с крыши зловещего здания рамалльской контрразведки – обычно там расправлялись с подследственными именно так. Сбрасывали с восьмого этажа уже полуживое, избитое-изломанное тело, а потом отдавали труп родственникам как покончившего жизнь самоубийством. Мол, не уследили, сам выпрыгнул в окно…
– Но Лейла… Что я могу сделать, как помочь? Думаешь, твой раис послушает меня или директора Шерута? Он, который посылает куда подальше даже американского президента? Что ты предлагаешь? О чем просишь?
Она беспомощно помотала головой:
– Не знаю. Ничего не знаю. Его там мучают… Мне просто больше не к кому обратиться. Пожалуйста, Клайв. Ох… какая же я дура… нужно было сдать его вам. Просто сдать его вам, и тогда он остался бы жив…
Против этого трудно было что-либо возразить. Там-то он корчился на дыбе, а перед нашим следователем восседал бы нога на ногу, перекатывая сигаретку из одного угла рта в другой. Лейла вздохнула и прошептала, расширив глаза:
– Говорят, он плюнул в рожу самому Раджубу!
Я сочувственно погладил ее по плечу. Байку про плевок в лицо начальнику службы безопасности Джибрилю Раджубу, чье имя наводило ужас на любого араба от долин Дженина до Хевронского нагорья, придумали мы в Шеруте, чтобы еще глубже закопать Шейха. Само собой, ничего такого не было и в помине: судя по тому, что вслед за Джамилем арестовали почти сотню его сподвижников, он рассказал на допросах все, что знал, и еще жалел, что не может рассказать больше. Когда человека пытают, рано или поздно под вырванными ногтями открывается вся подноготная, и брат Лейлы не стал исключением. Но теперь, когда поползли слухи о плевке, Раджуб уже не сможет проявить слабость, выпустив на свободу того, кто его оскорбил. Потому что слух, ставший всеобщим, превращается в факт…
– Пожалуйста, Лейла, не отчаивайся… – я старался врать как можно уверенней и убедительней. – Все еще утрясется, вот увидишь. Ваш чертов раис и наш премьер вот-вот подпишут в Америке новый договор, и напряжение сразу спадет – по крайней мере, временно. И тогда выпустят арестованных, в том числе и твоего брата. А пока я обещаю тебе попробовать… Обещаю сделать все, что в моих силах…
Пока я нес эту белиберду, девушка смотрела на меня со смешанным выражением сомнения и надежды. Потом она вдруг порывисто наклонилась вперед, коснулась губами моей щеки:
– Спасибо, Клайв! – и, вскочив,
