Казалось, что он слышит голоса своих земляков, их красочную речь, сдобренную метким словцом. А перед глазами стояли картины уральской природы, не отпускали его. В такие минуты тянуло к письменному столу.
Дмитрий поделился с отцом своими мечтами о литературной деятельности. Они все сильнее начинали овладевать им.
Письма встревожили Наркиса Матвеевича.
«Чтобы быть хорошим писакой, — решился высказаться отец, — надобно иметь на то особые способности, нужны верные средства в содержании, прежде получения вознаграждения за литературные труды, которых должно быть очень и очень много, если кто дорожит честью своего имени; нужно для литератора очень серьезное образование: нужно много, очень много перечитать и всегда помнить все, что написано и напечатано чуть ли не за сто лет, а ведь это, согласись, потребует очень много времени и труда, — без этих же необходимейших условий лучше не совать суконного рыла в калашный ряд, если не хочешь отдать себя людям на посмеяние и поругание».
Это были серьезные советы. К литературному труду в семье Маминых относились с высоким уважением. Да никому не верилось, что Дмитрий, их Дмитрий, может стать писателем. Родителей пугала опрометчивость сына, его метания.
И Дмитрий прислушивался к советам, но уже прочно поселилось в нем что-то, что беспощадно и неотвратимо заставляло думать о героях своих зреющих произведений. Образы жили в воображении, стучались в сердце.
У Решетникова в «Подлиповцах» чердынские темные мужики по воле злой судьбы попадают бурлаками на Чусовую. Все тут Пиле и Сысойке чуждо и в диковинку. У него же героем будет потомственный рабочий, знающий заводское и рудобойное дело, на все готовый, но больше всего привязанный к реке. Возле нее кормился его отец, пока не утонул на весеннем сплаве железа. От голода умерли пятеро братьев, и остался один с матерью. Его мужик будет человеком бывалым, мастеровым, на все гораздым. Однако не добра к нему судьба. Героя будут звать Исачкой, по прозвищу Легкая Рука. С таким прозвищем Дмитрий знал одного бедолагу в Висиме. В насмешку окрестили. Какая там легкая рука. Бьется, бедный, бьется, чтобы вырваться из нищеты, но даже старуху мать прокормить не может. Чусовая у Дмитрия будет Быстрой. Точнее слова для определения характера этой своенравной реки не найдешь.
Назовет он свое сочинение — «Легкая рука».
Работа увлекла Дмитрия. Исачка как живой стоял перед глазами, словно только вчера видел его на берегу Чусовой, у Пристани, разговаривал с ним, потом вместе плыл на барке: энергичный, ловкий, многое знающий, многое умеющий. Ростом невелик, глаза юркие, но умные, худой от вечной голодухи, нечесаный, с длинными волосами, руки с большими кистями. Доведенный до крайности, не знающий, как ему все нужды избыть — и мать, умирающую на холодной печи, от голода спасти, и просроченные чертовы подати заплатить, — решился Исачка на крайнее: унес с барки, как ни стерегли, чушки хозяйской меди, чтобы продать.
Совсем скрутило мужика.
Перо торопливо бежит по бумаге, плотно ложатся слова, буковка к буковке, тесно прижатые друг к другу:
«И вот завсегда так, — раздумывал Исачка, — уж кажется, чево бы, возьми да в рот положи, ан не тут-то было, ты-то руку протянул, а тебе сейчас же и покажут кузькину мать, что она такое, значит, есть… Э-эх! Уж сколько раз хаживал я на сплав, и на заводы, и на рудники, вот-вот навертывается в руки счастье, вот оно мое будет, — и опять кузькина мать, опять Исачка с голыми руками, опять Исачке мыкаться по белому свету с пустыми руками… Эх ты, горе-горькое житьишко, голь перекатная, легкая рука!
И представляется Исачке, как старуха-мать ждет его с обещанным сарафаном, как староста придет за оброком… Тошно Исачке смотреть на белый свет, не хочется ему идти на Быструю, а деваться больше некуда. Впрочем… есть у Исачки за пазухой последний-распоследний рубль, пойдет он отсюда прямо в царев кабак, пропьет Исачка этот рубль до копеечки и поставит ребром каждый грош».
Такой была самая ранняя попытка Дмитрия Мамина создать характер уральского рабочего. Черты его потом будут повторены во многих рассказах зрелого писателя.
Дмитрий писал «Легкую руку» и вспоминал студенческие вечеринки, разговоры о тяжелом положении петербургских рабочих. Страшна, беспросветна жизнь заводского и фабричного люда, но разве можно сравнить ее с жизнью уральских мастеровых? Например, заработки. На Урале они в несколько раз ниже. Ни земли после отмены крепостного права, ни свободного выбора работы. Одни заводы закрылись из-за невыгодности, другие сократили производство. Кругом полно незанятых рук. Куда деваться с земли, где жили деды и прадеды? Куда уходить с места, где хоть собственный дом стоит? Кругом на сотни верст никакого дела. Вот и шатаются голодные мужики в поисках случайного заработка.
Вся современная литература посвящена крестьянину. Хорошая литература! О мужике пишут сейчас Николай Успенский, Слепцов, Златовратский, Салов и другие. О тяжкой крестьянской доле говорит Некрасов. Художник Илья Репин выставил картину «Бурлаки». Но еще никто, кроме умершего недавно Федора Решетникова, не написал об уральцах. Мелькнули, правда, в «Отечественных записках» рассказы Кирпищиковой… Дмитрий должен сказать свое слово об уральском рабочем.
Дмитрию писалось легко. Все глубже развертывалась драма жизни Исачки. Иногда и рассвет Дмитрий встречал за столом. А потом отправлялся побродить по Шуваловскому парку.
Как же не хотелось расставаться с Парголовом в разгар работы над «Легкой рукой»! Но пошли дожди, реже стало появляться солнце… Кончилось лето, пришла ранняя осень.
Пора возвращаться в столицу — к занятиям в академии и к заботам о куске хлеба.
А за городскими делами, нахлынувшими на Дмитрия, захватившими в свой водоворот, «Легкая рука» так и осталась незавершенной.
Многие радикалы не одобряли хождения «в народ» с освободительными лозунгами, бунтарскими речами. Благоразумные люди с уважением относились к чуткой совестливости молодого поколения, но сокрушались из-за наивности идеализма народников, считали бессмысленным самопожертвование, а борьбу с царизмом бесплодной.
Однако репрессии, даже самые жестокие, на которые так щедра была самодержавная Россия, не утишали, а усиливали политическую борьбу с деспотизмом. В нее включались все новые и новые слои общества. Не уменьшалось, а увеличивалось «хождение в народ», все шире развертывалась и работа среди фабричных.
Спустя двадцатилетие В. И. Ленин с глубочайшим уважением говорил о народниках шестидесятых и семидесятых годов, поднимавшихся на героическую борьбу с правительством:
«Вера в коммунистические инстинкты мужика, естественно, требовала от социалистов, чтобы они отодвинули политику и «шли в народ», — писал В. И. Ленин. — За осуществление этой программы взялась масса энергичнейших и талантливых работников, которым на практике пришлось убедиться в наивности представления о коммунистических инстинктах мужика». «И вы не сможете
