class="p1">Апитсуак с улыбкой кивает.
– Я пойду посмотрю, как там мама. – И тут же уходит, бросая вдогонку: – Сейчас вернусь!
Анэ остается одна. Под звук булькающей воды, через горячий, разносящийся в воздухе пар, она медленно ходит по кухне. Сквозь окна на ковры ложится мягкий солнечный свет. Стены светло-зеленые, огромный круглый стол накрыт красной скатертью, на полках повсюду – яркие бумажные картинки. Анэ подходит к одной из них и аккуратно берет в руки – картинка заключена в холодный металл. На нее смотрит улыбающийся Апитсуак, держащий в руках младенца – видимо, Тулугак. Анэ запоздало понимает, что в будущем люди научились переносить жизнь в картинки, и с опаской ставит предмет на место.
Здесь много таких же улыбающихся Апитсуаков. Они смотрят на Анэ со всех сторон – в разное время года, в разной одежде. В длинных разноцветных кофтах, в шкурах. С собаками, с санями, в лодке на море – и, видимо, с его друзьями.
Счастливые люди, любящие семьи. Анэ неуютно под их радостными взглядами. Одиночество сгущается вокруг нее, заключает в невидимую ловушку – она почти видит, почти может пощупать толстую стену, встающую между ней и улыбающимися лицами на картинках.
На некоторых рядом с Апитсуаком или его мамой стоит мужчина. С ровно таким же улыбающимся лицом. Но в глазах его Анэ видит что-то более знакомое – черную пустоту, неуловимую, не поддающуюся объяснениям. Она ее быстро узнает. Пустота, смешанная с безнадежностью и грустью, – такой взгляд она иногда видела у людей, которым помогал отец, и особенно часто на похоронах.
Шаги Апитсуака заставляют отвлечься. Он быстро заходит на кухню – высокая светлая фигура в темном проеме.
– Поможешь мне с суаасатом.
Анэ с готовностью кивает. Она согласна заняться хоть чем-то, лишь бы не думать об ушедших отцах и злых духах. Они все равно незримо нависают над ней – и взирают с высоты, не отпускают, мучают, – но хотя бы на мгновение ей хочется почувствовать обычную тихую жизнь.
Анэ пытается нарезать тюленье мясо, но нож постоянно выскальзывает у нее из рук. Жирными пальцами она вновь и вновь хватается за него, пока не срезает себе кожу. Короткая боль – и из нее вырывается случайный смешок.
То, что происходит дальше, Анэ не вполне понимает – ей уже даже и не больно, но Апитсуак все равно выливает какую-то жидкость ей на палец, из-за чего она вскрикивает. Обматывает его белой тканью. А потом возвращается к котелку, который уже дрожит и трясется от жара, и из-под крышки ритмично вытекает горячая вода.
– А вы едите что-то… новое? – вдруг спрашивает Анэ.
Только теперь, в тепле и спокойствии, ей в голову начинают приходить самые разные вопросы.
– Новое… – бормочет Апитсуак и, накрыв котелок крышкой, подходит к шкафам. Оттуда он достает какой-то железный предмет. – Ну вот консервы.
Анэ смотрит на предмет во все глаза. Апитсуак с громким скрипом отрывает от него крышку и показывает, что внутри, – а там мясо. Жирная розовая масса, запертая в банке.
– Так продукты долго хранятся. Очень долго.
Апитсуак откладывает банку на стол. Анэ не может перестать на нее смотреть.
– Я иногда забываю, что ты правда из прошлого.
– Я тоже, – шепчет Анэ, и они улыбаются друг другу.
Следующие полчаса проходят за готовкой: они нарезают мясо, посыпают солью бульон и смотрят, как из пресной воды в котелке рождается вкусный суп. Кусочки тюленьего мяса плавают и медленно размягчаются в воде, вместе с какими-то скудными овощами, которым Анэ не может вспомнить или дать названия. От суаасата веет жаром и домом – стоя над котелком, Анэ закрывает глаза и тут же переносится в знакомую хижину. Она улыбается, но улыбка быстро исчезает с лица, стоит ей открыть глаза и оказаться в чужой комнате.
Анэ отворачивается и скользит взглядом по стене.
– На фото смотришь? – подает голос Апитсуак.
Анэ понимает, что невольно поглядывает на его отца, и опускает взгляд на кипящий суаасат.
– Фото? – спрашивает она, чтобы хоть немного перевести тему.
Апитсуак подходит к одной из полок и берет «фото» – то самое, где он улыбается рядом с отцом.
– Это мой отец. Туаяк. – Он осторожно проводит пальцем по изображению и, помолчав, вновь обращается к Анэ: – Это называется фотография. Берешь специальный аппарат, нажимаешь на кнопку и получаешь изображение. У всех такие фото есть.
Анэ вздыхает и ищет, за что бы зацепиться взглядом.
– Он убил себя несколько лет назад. Когда Тулугак еще не родилась… моя мама была беременна. Раньше я много думал об этом… но сейчас это просто факт.
Воздух становится нестерпимо душным. Анэ протирает ладонью мокрый лоб, убирает с него налипшие волосы.
Слова Апитсуака словно ударили ей прямо в сердце.
– Мне… жаль, – тихо говорит она, надеясь, что Апитсуак заговорит о чем-то другом.
Неужели он так легко об этом вспоминает? Неужели он может подобрать нужные слова, чтобы рассказать о своем отце? Анэ в жизни не нашла бы ни слов, ни силы.
– Мне тоже было жаль, – пожимает плечами Апитсуак и кладет фото на стол. – Знаешь, когда ты вернулась от иджирака с Малу, я кое-что понял. Ты перенеслась в будущее. Ты ничего не знала о нашем мире и могла сдаться. Ну, я не говорю, что ты могла убить себя… скорее, что могла бы просто сидеть и ждать, когда тебя спасут. Но ты из раза в раз спасала людей. Даже пошла к иджиракам, чтобы вернуть Малу. Ты могла сдаться, но решила по-другому. И ты была одна. У моего отца были мы, была хорошая жизнь, но он все равно бросил нас. И я понимаю… понимаю, что это сложно и нельзя вот так просто об этом говорить. Но факт остается фактом – он сдался.
Апитсуак возвращается к котелку и, открыв крышку и понюхав суаасат, берет большую ложку и начинает помешивать. Анэ усиленно пытается придумать, что сказать, но потом выдыхает и погружается в самую глубину слов Апитсуака. Разговоры про отцов и смерти похожи на черного призрака, который всегда в углу комнаты, всегда стоит рядом и наблюдает – его нельзя увидеть, но можно почувствовать, нащупать в тяжелом воздухе, стоит только замереть.
– Почему он это сделал? – спрашивает Анэ, стараясь говорить спокойно.
Апитсуак кладет ложку и оборачивается, опираясь руками о стол. Анэ пытается разглядеть в его лице грусть, сожаление, горе – но замечает лишь задумчивость. Взгляд направлен на нее – но Анэ он как будто не видит.
– Я не знаю, – со вздохом говорит Апитсуак, поправляя волосы. – Могу, конечно, догадаться. Здесь
