старческий, явно не его.
— Адвокат Филинов, к Скоморошинскому.
Мне пришлось ждать ещё три минуты (от скуки я поглядывал на часы) прежде, чем калитка открылась и мне отпер пожилой, одетый в наскоро накинутый на плечи камзол и какую-то грязную футболку под ним, мужичок.
— Барин ждёт Вас в беседке, я покажу.
Двор был мощён каменным булыжником, но как-то не до конца, словно работу делали, делали, а потом как-то бросили. Стопки готового к укладыванию булыжника как стояли ровно, так и покрывались зелёным налетом и бойкой нахальной вьющейся порослью.
— А хозяин не женат? — предположил я, ступая за мужичком.
— Вдовый… Ну как. Лариса Павловна умерла, пусть земля ей будет пухом. А молодая, тьфу, сбежала, почитай, почти два года как, опосля того, как тяжбы да уголовное дело началось. Сын в Москве учился, там и остался, обещает зимой приехать погостить. Так что одинокий он. Ну, разве что я подле него, как же иначе…
…
Беседка была старой и какой-то неухоженной, как и всё хозяйство Скоморошинского, как и он сам.
— Здравствуйте, Алексей Алексеевич! — я поздоровался за руку. Хватка у него была вялая, взгляд отстранённый. — Позвольте присесть?
Он сделал какой-то многозначительный жест рукой, который я посчитал за разрешение и уселся напротив него, после чего достал акт и с некоторым трудом нашёл на столе чистое место, чтобы его приземлить. Покопавшись, положил рядом с актом ещё и ручку.
Он обвёл взглядом стол, на котором, кроме моего акта, который смотрелся совершенно чужеродно, хаотично располагались закуска, пустая залапанная рюмка, почти пустой графин с чем-то мутным. Графин должен был стоять на подносе, но сам поднос подвинут сильно в сторону, на нём лежали, неловко уроненные, ещё три такие же рюмки.
На лавке лежали охотничьи принадлежности, в том числе двустволка, рядом с ней безбожно грязный шомпол и полупустой патронташ.
— Ну что, опять очередной суд, опять нужны деньги? — Скоморошинский не выглядел пьяным, да и голос был скорее уставшим, чем раздражённым.
— Нет. Новости, в сущности, хорошие. Фискальщики подали жалобу на решение, но жалоба была юридически порочна. Словом, решение вступило в законную силу и мне выдали лист.
— Подали всё-таки, — он налил себе из графина, потом, поколебавшись, поставил мне рюмку и тоже налил.
— Жалоба не принята, — терпеливо повторил мысль я. — Решение вступило в силу. Вы меня понимаете, Алексей Алексеевич?
— Понимаю. А что за акты?
— О том, что моя работа выполнена. Прошу подписать и оплатить мой гонорар в сто тысяч рублей.
— Как же она «выполнена»? А где паровоз?
— Мы с Вами его заберём, лист уже у меня. Исполняя лист, нам его отдадут. Вам ещё предстоит придумать, куда его переместить, всё же это не ящик гвоздей, его под стол не поставишь.
— У кума моего база, там и поставим. Ну, вот заберём паровоз, тогда и акты, тогда и про вознаграждение поговорим.
— Размер вознаграждения уже определён. И сроки. По договору, Вы должны их оплатить уже вот сейчас.
— Ну, мы так не договаривались. За что мне платить? Я два года плачу.
— За паровоз. Сегодня оплата, завтра забираем паровоз. Только Вам надо как-то прийти в себя, а то Вы что-то совсем не в фокусе.
— Да нормально я. Ну хорошо, — он хлопнул по столу. — Акты оставляйте, изучу, подпишу. Завтра едем за паровозом. В районе обеда.
— Сначала оплата.
— Да, я сразу с деньгами приеду. Оттуда… Где Вы говорили, мой паровоз?
— Я не говорил. Во сколько Вас ждать?
— Ну, пусть будет в два.
— У Вас прямо дома есть наличка для оплаты моих услуг?
— Какое Вам дело? Я два года плачу юристам, обнищал весь. Наличности нет, даже Яшке три месяца не плочено, он не уходит только потому, что верный мне. А Вы всё деньги, деньги.
— Тогда, значит, деньги на меня в банке?
— Да что Вы пристали. Да, на счёте. Завтра заедем, снимем. После паровоза.
— До. И такую сумму надо заказывать. Давайте сейчас наберём, — я достал мобилет, — Вы попросите, закажете.
Он нахмурился и недовольно заворчал, глядя на мой мобилет.
— Не буду. Там нет денег.
— Вы только что сказали… — мне всё больше и больше это не нравилось.
Да, опыт учил меня что услуга, оказанная автоматически, становится менее ценной и нежелательной к оплате. Был у меня приятель и коллега, Вова, он говорил, что если бы ему заплатили все, кто должен, то он бы сразу на эти деньги квартиру купил, ещё одну, детям «в приданое».
— Я сказал что? Аркадий, как там Вас. Я знаю, что сколько стоит. Я назвал Вам сумму в сто тысяч, чтобы Вы за это дело взялись. Но по рекомендациям адвокатской палаты Ваша услуга стоит пять, максимум восемь тысяч. Их я и привезу, завтра. Покажу и Вы поедете, заберёте паровоз. И вообще. Где лист?
Я напрягся.
— Отдайте мне лист. Это мой лист! И решение! И вообще всё дело. Вы ничего не умеете, я сам доведу до конца.
— Документы я, конечно же, отдам, после оплаты моего гонорара. Сто тысяч, как Вы сами предложили и как было отражено в договоре, который вместе с делом и листом лежат у меня в сейфе.
Скоморошинский потянулся к лавке и плавным кошачьим движением сцапал оттуда двустволку, которая через секунду оказалась над столом, направленная на меня.
Подняв торжествующий взгляд, он им упёрся в черноту ствола моего кольта.
— Зачем Вы это? Пистолетиком тычете? — спросил он, сглотнув.
— А Вы зачем за ружьишко взялись? — елейным голосом задал встречный вопрос я.
— Шутка. Шучу я. У Вас совсем нет чувства юмора, Аркадий.
— Отчего же, есть. Мой пистолет, это своего рода, ответная шутка.
— Кто вообще носит пистолеты на встречу с клиентом? — возмутился он.
— Адвокат вольного города носит, — обрезал я, проверяя, что предохранитель стоит в боевом положении.
Бонежилет, скорее всего, удержит дробь, если у него заряжена она. Хотя рёбрам моим настанет фундаментальный трындец. А вот он дырку в теле не переживёт.
Скоморошинский выругался под нос и отбросил ружьё. Убедившись, что другого оружия у него под рукой нет, я, привычным движением спрятал пистолет в кобуру.
— Бросьте, Алексей Алексеевич, ну зачем Вы так? Вы сейчас получите паровоз, продадите его, получите несколько миллионов,
