class="p">— Но вы же знаете, как медленно меняются такие вот уединенные уголки, — звучит еще один голос, — вполне возможно, это вообще осталось еще с каменного века.
— Или со времен римлян, — вставляет слово другой. — Римляне тоже забавно относились к женщинам.
— Что ж, я чертовски рада, что этому пришел конец, — говорит первая дама. — Хотя вся эта история с «Королевой русалок» довольно безобразна. Серьезно. Уверена, что существует золотая середина между избиением блудниц и шоу с девочками в бикини.
— Остынь, Джермейн, это всего лишь местная традиция, — говорит другой мужчина. — Они же не сжигают ведьм на кострах.
— Больше нет, — угрюмо возражает она. — Теперь они всего-то наряжают девочек подросткового возраста в пуш-ап-лифчики. Великолепный образчик прогресса. Кстати об объективации…
— Давайте возьмем чего-нибудь выпить до того, как принесут святого? — нетерпеливо вклинивается в их разговор другая женщина. — Мне кажется, всем этим лавочкам нужно будет закрыться, когда он появится на площади.
Они умолкают и глядят по сторонам в поисках палатки с пивом, и Робин бросается вперед.
— Прошу прощения!
Они поворачиваются в ее сторону.
Она приклеивает на лицо улыбку. «Видите, я улыбаюсь, никакой угрозы нет».
— Извините, что беспокою, — говорит она, — но... может, вы видели эту девушку?
И протягивает флаер, на который они смотрят с таким видом, будто это букетик вереска, который обычно впихивают прохожим цыганки [19].
— Это моя дочь, — продолжает Робин, — ей сейчас семнадцать лет. Фотография сделана в прошлом году.
Молчание.
— Она пропала без вести, — добавляет она на тот случай, если они не поняли.
Дама, до этого осуждавшая сексизм, осторожно берет листовку и вглядывается в лицо Джеммы. Потом качает головой и говорит:
— Простите.
Женщина передает флаер своим спутникам, которые по очереди берут его и друг за дружкой тоже качают головами. Последний протягивает его Робин, чтобы вернуть.
— Нет-нет, — возражает та, показывая ему целую пачку в руке, — пусть это останется у вас. Пожалуйста. На случай, если вы ее увидите. Там внизу номер моего мобильного.
— Да, конечно, — отвечает дама, первой взявшая листовку, берет ее у мужчины, складывает, засовывает в передний карман рюкзака и добавляет: — Сочувствую вам, надеюсь, вы ее найдете.
— Да-да, желаем удачи, — говорит вдогонку кто-то еще, и они все поспешно уходят, переключив мысли на пиво, которое им надо раздобыть за оставшиеся двадцать минут.
— Бедная женщина, — доносится до нее их разговор. — Представить страшно.
— Это точно, — отвечает на это чей-то голос, — и девочка симпатичная.
На глаза Робин наворачиваются слезы. Каждый раз, когда она думает, что выплакала их все, обнаруживается новый неиссякаемый запас.
«Джемма, умоляю тебя. Ты должна быть здесь. Не исчезай навсегда».
— Нам придется выйти и пойти пешком, — говорит Татьяна, — иначе до полуночи туда не добраться.
На Виа дель Дука собралась такая толпа, что «мерседес» едва движется, и недовольные прохожие лупят кулаками по крыше и капоту. Чтобы избавиться от пластиковых стаканов из-под пива, сыплющихся на ветровое стекло, Пауло приходится несколько раз включать дворники.
— Еще чуть-чуть, и мы будем на Харбор-стрит, — продолжает она, — это уже рядом. В гору, но всего пару сотен метров.
Джемма беспокоится. К таким туфлям она не привыкла. И это девчачье розовое платье, на котором настояла Татьяна, настолько короткое, что если она споткнется, то оно задерется ей на голову, а она и так привлекает достаточно внимания.
Когда они выходят из машины, воздух тут же наполняется улюлюканьем и свистом. Джемма смущается, однако Саре происходящее даже нравится. Она смеется, поправляет волосы и игриво покачивает бедрами в облегающем платье от Версаче.
— Прекрати, — делает ей замечание Татьяна из салона машины. — Нечего растрачивать себя на автослесарей. Или тебе нужны именно они, а?
Сара выглядит пристыженной. Она выпрямляется и демонстрирует, как ей кажется, надменные манеры супермодели. Татьяна говорит, что сегодня там будут и настоящие модели. Можно будет посмотреть на них и чему-нибудь научиться.
Улица впереди круто уходит вверх, упираясь в освещенный яркими огнями ресторан. Но в мостовой вырубили ступени, и они, по крайней мере, могут ставить подошвы своих туфель горизонтально.
— Вперед, — приказывает Татьяна и первой начинает подъем.
— До скорого, — бросает через плечо Вей-Чень.
Кивнув, Пауло возвращается в машину. «Вот он повеселится, пока будет разворачиваться», — думает Джемма, шагая за хозяйкой.
— Это весело, — произносит Феликс, одним стремительным, но плавным движением лопатки переворачивая сразу три куриные грудки.
— Странные у тебя представления о веселье, — отвечает ему Мерседес.
Она так и не обрела былой вкус к festa, хотя это уже не прежняя церемония времен ее детства. Но если ее от Дня святого Иакова лишь пробивает дрожь, то на Лариссу он влияет очень сильно. Мать сильна как конь, но июль делает ее слабой. Стойки для фейерверков на стене гавани, флаги на узких улочках старого города, гипсовые священнослужители на деревянных выкрашенных под мрамор подставках — все это словно высасывает из нее жизнь. И к ночи festa, самой загруженной для их ресторана, ее неизменно одолевает мучительная, тошнотворная головная боль, и она уходит прилечь.
В контракте Мерседес содержится пункт о том, что вечер festa и следующее утро у нее выходной, всегда. Это было единственное, на чем она настояла. Уже тогда она знала, что мама не будет прежней в День святого Иакова.
— Ну, я всю неделю не проводил с тобой так много времени.
Она толкает его бедром.
— У меня еще и утро свободное. Можем поехать ловить тех омаров, а?
— Jesu, — отвечает он, — умеешь ты осчастливить мужчину. Я надеялся понежиться в постели.
— Ш-ш, — отвечает она, — займись лучше делом.
Пятьсот лепешек. Надо было заказать больше. Год от года festa растет. После того как компания герцога, занимающаяся пиаром, напечатала в зарубежных СМИ несколько материалов об острове, количество пассажиров парома, сходящих тут на берег, возросло вдвое. Причал тоже забит. Владельцы яхт сегодня отправятся в «Медитерранео», чтобы литрами вливать в себя шампанское и невозможно белыми зубами вяло пережевывать канапе с лангустинами.
Она выглядывает на Калле дель Пуэрто посмотреть, не сократилась ли очередь. Замечает машину Татьяны в конце улицы и двух девочек, которые в этот самый момент исчезают на Виа дель Дука.
Она поворачивается к следующему посетителю, одаривает его своей фирменной островной улыбкой.
— Tarde! Курица или ягненок?
— А сосисок больше нет? — спрашивает он. — Простите, все разобрали, — отвечает Мерседес.
Он закатывает глаза, будто визит в местный ресторан в половине одиннадцатого в праздничный вечер дает ему право на незыблемое меню «Макдональдса».
— Думаю, курица, — недовольно бурчит он.
— Харисса? Чесночный соус?
— И то и другое.
— Хорошо.
Справа от нее маячит какая-то женщина. Простые брюки цвета хаки, футболка, огромная сумка на плече. В подвыпившей толпе выглядит чужой, брови задумчиво сдвинуты. Мерседес улыбается ей. Та воспринимает это как приглашение и подходит ближе.
— Эй! — кричит ей кто-то из ожидающих. — Тут очередь!
Женщина взволнованно поднимает глаза.
— Нет-нет... простите меня... я не собираюсь ничего заказывать.
Люди в очереди пристально наблюдают за женщиной. Мерседес подцепляет и переворачивает, снова и снова, и ждет. Ведерко у ее ног наполнено только на треть. Скоро им придется доставать крылышки и расхваливать халуми [20].
— Чем могу быть вам полезна, sinjora? — спрашивает она.
Женщина явно взволнована. Впрочем, у нее такой
