потряхивать, вот за что мне это — снова пережить крах империи. Если в той, первой жизни, я по малолетству и присущему возрасту слабоумию — толком и не понял, во что нас втравила жаждущая передать по наследству своим детям номенклатурная элита народное достояние. То в этой — осознаю, вижу и знаю, пусть и без точных дат, цифр и ФИО причастных к этому. Ну не Ельцин же с Горбачевым всё это вдвоем устроили, да ещё с таким иезуитским коварством, что вся страна с радостью аплодировала, когда СССР начал рушиться. Ещё не догадываясь, что места на руинах под обломками хватит не всем, многие не впишутся…
— А, чо⁈ — Опять задумался настолько, что выпал из реальности, в себя привел встревоженный голос дядьки, машущего перед глазами пятерней раскрытой.
— Рот, говорю, закрой! Вот какой из тебя подпасок, все бараны разбегутся, если так задумываться будешь. Тебя не рано выписали, Вань, ты меня напугал слегка, когда рот открыл и глаза остекленели, не было ведь раньше такого? Чего тебе в дурдоме сказали? Когда пройдет?
— Да задумался я просто, дядь Паш. — Постарался развеять его необоснованные подозрения.
Он с таким скепсисом на меня посмотрел, что стало понятно — раньше Ванька и глагол «задумался» у дядьки никак не коррелировали. Бесит, если честно, так и подмывает поделиться с ним если не послезнанием, так хоть о музыке пообщаться, как нормальные, взрослые люди! У него, между прочим — пластинка Боба Марли стоит на полке, вот тебе и СССР! Проклятый возраст, не могло меня в совершеннолетнего закинуть. Хотя стоп, взрослый человек, который на ровном месте стал другим — это же прямая дорога в психбольницу, не надо! А в моем случае спишут всё на взросление и клиническая смерть от удара током тут в елочку!
— Клавку, говорю тебе, не бойся! — Продолжал дядька. — Он сам сейчас боится, вчера прибежал оправдываться…
Ыыы! У нас тут чего, и трансы есть, в советском союзе? Вот тебе и железный занавес, вот тебе и тюрьма народов. Всё тут есть, и секс, и рок-н-ролл, и даже трансы! Только с чего это я должен боятся какого-то транса? И почему он должен меня теперь боятся⁈ Я и раньше к этой публике никакого отношения не имел, никак не соприкасался. А здесь вообще Лена есть, этих только не хватало!
— Какая Клавка, дядь Паш⁈ Я ничего не знаю!
— Не какая, а какой, ты чего, Вань⁈ — Во взгляде дядьки промелькнула такая жалость, что я поневоле устыдился. — Нормально тебя приложило, ничего, золотого корня тебе накопаем, отъешься за лето на свежем воздухе, будешь как огурчик к осени. Клавдий, шофер директорский вчера вечером прибегал, клянется, что и не думал на тебя нападать, директор заставлял. Вот он и сделал вид, так же было?
— Почти. — Ух, отлегло, ну и имечко у водятла, конечно. — Только он после того, как я про тебя вспомнил, угомонился. До этого прямо рвался выслужиться…
— Да и хрен на него, — отмахнулся дядя Паша. — а вот директор совсем берегов не видит. Он тут всем кому можно успел поперек горла встать, недолго ему осталось, скоро уедет, вместе с родственничками своими. Ты чего уши развесил то, не твоего ума дело это! — Вдруг напустился он на меня. — Иди давай, на речку то поедешь с Арленом? Вот там и увидимся, тоже собираюсь. И по деревне не болтай лишнего!
Домой я добирался в смешанных чувствах — вопреки задуманному попал таки в пастухи, причем к такому дядьке, который спуску не даст. А если смотреть на перспективу — у меня один родственник милиционер, плюс ещё дядька у которого явно подвязки если не в криминальном мире, так среди фарцы. Иначе откуда такое изобилие пластинок, магнитоальбомов, да и оговорка про лосей через перекупов — сомнений в его связях не оставила. А ещё дед кладовщик и прадед герой соцтруда. И бутлегерство, которое даже не общесемейное хобби, а образ жизни…
Глава 15
Глава 15.
'Дикая шмаль — Хап Хап
Водка паленая — Буль буль
Банда на банду — Бух бах
Голова на утро — Бо бо!!!'
Не знаю, из каких закоулков подсознания всплыл этот рэпчик (может, предчувствие лихих девяностых), но сейчас он на всю громкость играл у меня в голове. Самое то, для озвучки бешеного ралли по проселочной дороге до реки — дед выжимал из мотоцикла все лошадиные, что в нем имелись. Длинная ошкуренная и высохшая за зиму шестиметровая жердь, она же саковище, привязанная к запаске на люльке — телепалась как живая, не всегда успевая вписаться в повороты. В ушах свистел ветер, несмотря на петушок на голове и каску сверху. Это Арлен трезвый так гонит, не терпится сезон открыть, представляю, как мы обратно поедем, да ещё и в темноте.
Ладно я малолетний дебил — дух захватывает от скорости и мощи мотора, а дед то куда смотрит? Ему под сраку лет, одно слово — тракторист-комбайнер! Герой асфальта сельский! Хотя асфальтом и не пахнет, но видно, что за дорогой следят, отсыпана щебнем на всем протяжении, совхоз не из бедных. Могли бы и расщедрится, в городе том же, как успел заметить — с этим нет проблем.
Наконец добрались до Алексеевки, состоящей из одной длинной улицы. Километра на полтора растянувшейся змеёй вдоль извилистого берега речки. Дед невольно притормозил и по деревне пробирались медленно, чтоб не задавить снующих через дорогу кур и вальяжных гусей, провожающих наш мотоцикл недовольным гоготом.
— А мы первые с Петропавловки приехали, да⁈ — Ору, перекрикивая шум двигателя.
— Схерали загуляли⁈ — Деда аж перекосило и он непроизвольно добавил газу. — Местные с утра уже всё процедили, сливки сняли! Да и наши тунеядцы давно здесь, в верхах все! Сталина на них нет!
Проехали деревню и дальше пришлось вообще пробираться со скоростью черепахи — отсыпанная гравием дорога кончилась и началась лесная, с глиной, лужами и колеёй. В которой и трактор может увязнуть, не то что мы на мотоцикле. Стала попадаться оставленная на обочине техника, владельцы которой решили не рисковать увязнуть в грязи. Дед оказался не из таких, свернул на обочину, затем на подсохший луг и подпрыгивая на оставленных кротами ямах и кучах земли — продолжили путь в сакральные верховья реки.
