— Для этой работы можно нанять Никела Лангермана, и он достаточно силен, чтобы обращаться с плугом.
— Так почему же никто другой не нанял его? «Потому что у него такой же скверный характер, что и у тебя», — подумал Дитрих, но благоразумно промолчал. Труда, заподозрив, вероятно, неминуемое возвращение пфеннига обратно в мошну священника, выхватила монету из пальцев Дитриха и сказала:
— Я поговорю с ним завтра. Он живет в хижине рядом с мельницей?
— Точно. Клаус использует его на мельнице, когда есть работа.
— Увидим, так ли он хорош, как вы говорите. Мельхиор! Ты выровняешь упряжку или нет? Ты хоть что-то можешь сделать как надо? — Труда бросила поводья, устремилась вперед и вырвала уздцы из рук сына. Навалившись всем телом на них, резко выправила упряжку и сунула поводья Мельхиору. — Вот как это делается! Нет, подожди, пока я возьму плуг в руки! Боже Всевышний! За что у меня такие уродились? Петер, ты пропустил несколько комьев. Подбери мотыгу.
Петер вскочил на ноги, прежде чем мать смогла дернуть его за ухо так же, как до этого дергала быка.
Дитрих отыскал тропинку к дороге и вернулся в деревню. Он подумал, что ему следует нанести визит Никелу и предупредить его.
— У вас не особо счастливый вид, — возвестил Грегор, когда Дитрих проходил мимо двора каменотеса. На козлах у него была огромная каменная плита, и Грегор с сыновьями ее отесывали.
— Я разговаривал с Трудой в поле, — объяснил Дитрих.
— Ха! Иногда я думаю, что старый Мецгер сам бросился под лошадь, чтобы спастись от нее.
— Я думаю, он был пьян и упал случайно. Каменотес невесело ухмыльнулся:
— Первопричина в любом случае остается та же. — Он подождал, чтобы убедиться, что Дитрих оценил его обращение к философским терминам, а затем засмеялся. Его сыновья, не понимая, что такое первопричина, сообразили, что отец отпустил остроту, и засмеялись вслед за ним.
— Я как раз вспомнил, — добавил Грегор. — Вас искал Макс. Герр хочет поговорить с вами там, в замке.
— Он не сказал о чем?
— О лепрозории.
— А-а…
Грегор обрабатывал камень, нанося сильные точные удары молотком по долоту. Во все стороны летели осколки. Грегор присел на корточки, погладив поверхность, чтобы определить, насколько она ровная.
— Не опасно ли, что прокаженные так близко? — спросил он.
— Проказа распространяется при прикосновении, как писали древние. Вот почему прокаженные должны жить отдельно.
— А, неудивительно, что Клаус так не в духе. — Грегор выпрямился и вытер руки о тряпку, засунутую за кожаный фартук. — Он боится прикасаться к Хильде. Или что-то вроде того, как я слышал. — Каменотес взглянул на него из-под насупленных бровей. — И так же боятся и все остальные. Она уже месяц ни с кем не кувыркалась, бедняжка.
— Разве это плохо?
— Полдеревни может взорваться от вожделения. Разве не Августин писал, что можно примириться с меньшим злом, чтобы избежать большего?
— Грегор, я все-таки сделаю из тебя богослова. Каменотес перекрестился:
— Да сохранят нас Небеса от этого.
* * *
Послеполуденное солнце еще не заглянуло в узкие окна, а потому скрипторий Манфреда наполовину был окутан мраком, отчасти рассеиваемым пламенем факелов. Дитрих сел перед письменным столом, в то время как Манфред разрезал яблоко и предложил ему половинку.
— Я мог приказать тебе вернуться в лазаретто, — сказал властитель.
Дитрих откусил кусок от яблока и ощутил на языке кислоту. Он взглянул на подсвечники, на серебряную чернильницу, на зверей, злобно глядящих на него с ручек высокого кресла Манфреда.
Манфред подождал секунду, затем отложил нож и подался вперед:
— Но мне нужен твой ум, а не покорность. — Он засмеялся. — Теперь они достаточно долго пробыли в моих лесах, чтобы с них можно было получить за это плату.
Дитрих попытался представить себе Эверарда, собирающего оброк с герра Увальня. Он передал Манфреду слова слуги: что их повозка сломана и они не могут уехать. Властитель Хохвальда в задумчивости потер подбородок:
— Возможно, это к лучшему.
— Я думал, вы хотели, чтобы они ушли, — осторожно сказал Дитрих.
— Так оно и было, — ответил Манфред. — Но нам нет нужды слишком спешить. Есть еще кое-что, что я должен узнать об этом странном народе. Ты слышал гром?
— Весь день. Приближается гроза.
Манфред отрицательно покачал головой:
— Нет. Это грохот от pot de fer. Они были у англичан в Кале, а потому я знаю, какой звук они издают. Макс со мной согласен. Я думаю, что у твоих «прокаженных» есть черный порох или же им известен секрет его изготовления.
— Но в этом нет никакого секрета, — сказал Дитрих. — Брат Бертольд[101]открыл его во Фрайбурге еще во времена Бэкона. Ему было известно об ингредиентах от Бэкона, хотя и не о пропорциях, которые он выяснил путем проб и ошибок.
— Именно ошибки меня и заботят, — сказал Манфред сухо.
— Бертольда называли Черным из-за того, что он часто бывал обожжен своим порохом. — Оккам подарил Буридану копию рукописи Бэкона, снятую монахами Мертон-колледжа непосредственно с оригинала, и Дитрих с жадностью ее прочел. — Именно селитра производит взрыв, насколько я помню, вместе с серой, чтобы заставить ее гореть и… — Дитрих остановился и посмотрел на Манфреда.
— …И уголь, — мягко закончил Манфред. — Уголь из ивы лучше всего, как я слышал. А мы недавно лишились своих углежогов, не так ли?
— Вы рассчитываете, что эти крэнки изготовят черный порох для вас. Но зачем?
Манфред откинулся назад к каменной стене. Он сцепил пальцы под подбородком, опершись локтями на ручки кресла.
— Затем, что ущелье является естественным путем между Дунаем и Рейном, а Соколиный утес сидит подобно затычке в бочке. Торговый поток иссяк до тонкой струйки — а вместе с ним и мои сборы. — Он улыбнулся. — Я хочу разрушить Соколиный утес.
* * *
Дитрих был согласен с тем, что на фон Фалькенштайна, грабителя паломников и монахинь, давно нужна управа. И все же он спрашивал себя, понимает ли Манфред, что черного пороха, достаточного для того, чтобы обрушить Соколиный утес, было более чем достаточно для того, чтобы стереть с лица земли замок Хохвалъд. Дитрих пришел к выводу, что это будет сложным замыслом, который потребует безошибочного расчета. Если крэнки смогут благополучно управиться с адской смесью и Манфред узнает ее состав от них, сколько времени потребуется для того, чтобы об этом узнал весь христианский мир? Чего тогда будут стоить замки и крепостные стены?
