едва детские сандалии сносила, а всем охота, чтобы выросла она большой и здоровой.
На ступеньках Национального театра сидит одинокая танцовщица фламенко и оплакивает свою горькую долю. А вот троица в машине, припаркованной в неосвещенном переулке напротив театра, о здоровье республики не размышляет. Не размышляет об этом и человек в багажнике – связанный и с кляпом во рту. Нет, пока вольные каменщики утоляют голод после чествования своего осла, Лёве, Браун и Пушкин ждут удобного момента, чтобы провернуть операцию по возвращению золота, так необходимого моему отцу, – ведь оно зажжет жизнь в его единственном сыне. А человек в багажнике тем временем обдумывает, как бы ему оттуда выбраться и помешать их планам.
Масоны заканчивают свою трапезу, когда на город уже снисходит полуночный покой. Дверь служебного входа дергается, из нее появляется официант Сигурдур. Пристроившись задом к мусорному баку, он подносит огонек к умыкнутому с масонского стола окурку кубинской сигары, вытаскивает из кармана жакета стакан с коньяком и отпивает.
Энтони Браун натягивает на лицо балаклаву и бесшумно выскальзывает из “Волги”.
* * *
Тогда Пушкин произносит:
– Сегодня мне приснился ночной портье в гостинице “Борг”…
Лео на столь неожиданное заявление никак не реагирует, и Пушкин продолжает:
– Я вроде как забрался на гостиничную крышу, которая на самом деле была сверкающим черепом. На его макушке рос большущий пук густой травы, и она, нависая, словно гигантский зеленый ситник, покрывала весь череп целиком. В то же время это выглядело как огромное, расстеленное одеяло. Я тут же бросился кататься по нему, как делают в детстве, и это было весело, потому что одеяло было большое и мягкое и пахло лесной геранью. Покувыркавшись порядочное время, я оказался как бы у изголовья кровати, то есть в том месте, где череп скашивается вниз, образуя затылок. Там, скрытый высокой травой, лежал человек. Он встал и принялся дурачиться вместе со мной.
Когда я проснулся, то понял, что это был ночной портье в гостинице “Борг”. Вообще-то я с ним незнаком, просто видел пару раз, когда он шел с работы. Как думаешь, тут скрыто что-то алхимическое? – Он бросил взгляд на Лео. – Череп, человек родом из Грńндавика [66]…
Лео задумчиво:
– Бéйна-гринда-вик [67]?
Пушкин в знак согласия трясет головой, а Лео достраивает логическую цепочку:
– Хёвуд-кýпа [68], гостиница “Борг” [69]… Хёвуд-борг [70]!
Пушкин довольно кивает:
– Неплохо-неплохо… Однако сам я больше склоняюсь к хюг-борг [71].
Лео смеется:
– Черт возьми, мы с тобой уже как настоящие исландцы!
* * *
Официант Сигурдур подскакивает от неожиданности, когда в служебных дверях возникает Храпн.
Быстренько спрятав умыкнутое добро за спиной и задержав в легких сигарный дым, официант спрашивает:
– Что, без машины?
– Да я тут пешком…
– Да? Снова в город вернулись?
Храпн посылает официанту ядовитый взгляд: он что, издевается над ним? Паразиту прекрасно известно, что Храпн все еще отбывает. Когда его в восемь вечера привезла сюда полиция, гаденыш чистил на кухне лобстеров. Уж момента, когда Храпн выйдет на свободу, точно никто не пропустит! Нет, ты только посмотри на эту скотину: еле сдерживает смех – так и давится, аж морда набухла!
– Ребята в участке режутся в мужика [72]. Пусть доиграют…
Официант (багрово-красный):
– Очень любезно с вашей стороны…
– И, кстати, для сведения: я абсолютно невиновен…
Он машет собеседнику рукой и продолжает свой путь. Официант заходится в приступе кашля.
Пушкин ставит “Волгу” на нейтралку, и машина бесшумно катится под уклон. Под шинами изредка похрустывает гравий, но этого недостаточно, чтобы привлечь внимание Храпна, который не спеша шагает по улице Скýлагата к полицейскому участку. Там вечерняя смена в пух и прах разносит в карты ночную. Это уже вошло в традицию: когда c наступлением осени учителя средних школ, работающие в период летних каникул в полиции, возвращаются к борьбе с подрастающим поколением (этой нацией внутри нации, чавкающей жвачками, глотающей гласные, вечно дергающейся и не отличающей винительный падеж от дательного), они подчистую проигрывают своим необразованным коллегам в мужика.
“Волга” крадучись следует за почтово-марочным дилером и убийцей Храпном В. Карлссоном, словно мягко ступающий хищник. Лео сидит, затаив дыхание. Как только Храпн минует здание бойни, на него налетит Энтони Браун и с ходу втолкнет в проулок. Тогда Лео с Пушкиным выскочат из машины, Пушкин вколет ему расслабляющего, а когда тот вырубится, Лео найдет у него во рту зуб с золотой пломбой и вырвет его. Затем там же, в проулке, они уложат братьев рядышком досыпать, а сами разбегутся каждый в свою сторону. Позже Лео позвонит в полицию и анонимно расскажет о свершившейся мести за убийство смотрителя душевой Аусгейра Хельгасона. Полиция вряд ли поднимет шум, ибо, как она объяснит гражданам, почему осужденный убийца разгуливает по городу, когда он, по всем правилам, должен сидеть на тюремном матрасе и нервно курить, размышляя о своих деяниях и путях к новой жизни.
Поступь Храпна удивительно легка, хотя весит он килограммов сто тридцать, не меньше. Видимо, исправительные работы на прессовке каменных плит поддерживают его в форме. У Лео от удивления округляются глаза, когда на перекрестке с улицей Фрáккастигур их жертва, как на лету, свободно перемахивает через высоченный забор. Теперь Храпн уже совсем близок к свиданию с мексиканским королем борьбы Негромэном».
17
«Преградив Храпну В. Карлссону путь, Энтони Браун по-медвежьи сгреб его в охапку и выдавил из него весь воздух, чтобы тот не смог издать ни звука. Пушкин, ударив по тормозам, с аптечкой в руках пулей вылетел из машины. Лео догнал его, когда тот уже выпускал в задницу Храпна морфин. Торговец марками обмяк, стек на землю и забормотал какую-то ерунду про арктических пуночек. Приятели затащили свой улов подальше в проулок, к самому загону при бойне, где за их возней безучастно наблюдало несколько тощих овец. После чего Пушкин вернулся на улицу и встал там на стреме.
Лео, оседлав массивную грудь Храпна В. и обеими руками раскрыв ему рот, тщетно пытался разглядеть там золотой зуб, но в темноте проулка ничто не отсвечивало от драгоценного металла, способного оживить маленькое глиняное тельце. Засунув внутрь средний палец, Лео шарил там, пока не нащупал с левой стороны вверху запломбированный моляр, ухватился за него щипцами и с силой потянул. Голова Храпна последовала за щипцами, но зуб не отпустила. Когда отец порядочное время помотал ею туда-сюда, Энтони, придержав его руку, шепотом спросил, а не лучше ли, если
