— Кучка гребаных придурков, — бормочет Дэв, когда мы направляемся к моей машине.
— Они просто более чем счастливы жить этой жизнью. Не их вина, что они выросли, думая, что посвящение в «Ястребы» — это лучшее, что они могут получить.
— Мы странные, потому что не хотим этого?
Я бормочу согласие.
— Было бы намного проще, черт возьми, если бы мы могли просто подчиниться, верно?
Я смотрю на него, подняв брови.
— Да пошел ты, — ворчит он, прекрасно понимая, к чему я клоню.
Насколько можно судить, Девин и так подчиняется, выполняя приказы отца.
Я смеюсь над ним, завожу двигатель и направляюсь в нашу любимую закусочную.
— Мы должны позвать остальных. Они разозлятся, если мы сделаем это без них, — говорю я, когда останавливаемся под неоновой вывеской закусочной «У Холли».
— Хочешь подождать, пока они притащат сюда свои задницы?
— Черт возьми, нет, я просто говорил правильные вещи. Пойдем.
Девин заливается смехом, когда я распахиваю дверь и вылезаю.
Мы выглядим ужасно, но Холли к этому привыкла.
Ее закусочная находится прямо на окраине города, в чертовой глуши. Я понятия не имею, как она продолжает привлекать клиентов, но это место работает с тех пор, как я себя помню, но в нем всегда тихо.
Это, пожалуй, единственное место в Харроу-Крике, которое не захватили «Ястребы». Оно было нашим убежищем в течение последних нескольких лет.
Холли, возможно, и приближается к шестидесяти, но она не наивна в отношении нашей жизни или того, что мы делаем. Ее старик был «Ястребом». Он погиб во время бандитской разборки около двадцати лет назад.
Это был единственный раз, когда Вик почти потерял власть. В ту ночь он потерял много людей.
Думаю, что Холли чувствует себя несколько виноватой, потому что, хотя она потеряла мужа и отца своих девочек, если бы ее муж не боролся так упорно за этого мудака, тогда наша жизнь — и жизнь остальной молодежи Харроу-Крика — могла бы сложиться по-другому.
Это принятие желаемого за действительное, потому что, когда «Ястребы» уйдут, кто-то другой придет им на смену. Я не могу себе представить, что многое изменится, но я бы принял кого угодно вместо Виктора «Порочного» Харриса, правящего городом в каждый гребаный день недели.
В ту секунду, когда я толкаю дверь закусочной, запах копченого бекона и сладкого кленового сиропа поражает меня, и мой желудок громко урчит. Лишь мгновение спустя Холли выходит из кухни в своем стандартном розово-желтом цветастом фартуке и с самой теплой улыбкой.
Она так сильно напоминает мне маму, что у меня сжимается грудь от потери, которую я все еще чувствую по прошествии стольких лет.
— Мои мальчики! — Женщина широко раскидывает руки, когда мы идем к ней, позволяя ей обнять нас.
Я знаю, что это приветственное объятие Девин ценит так же, как и я.
Единственный родитель, который у него остался — мудак и его мачеха. Что ж, чем меньше о ней говорят, тем лучше.
— Привет, Холли, — говорю я с широкой улыбкой, снова открывающей рану на губе.
Женщина хмуро смотрит на нас обоих, когда наконец отпускает.
— Он снова заставил тебя работать? — почти рычит она, ее глаза оценивают наши раны. — Вы теперь мальчики из колледжа, ему нужно…
— Нет, Нанна Хол, мы не работали, просто… дурачились, — говорит Девин, заставляя ее вздрогнуть. Она ненавидит это прозвище.
— Не похоже, чтобы было очень весело. Тебя нужно подлатать?
— Нет, все хорошо. Просто нужна тарелка твоих блинов, и мы будем как новенькие.
— Чертовски стыдно покрывать эти прекрасные тела синяками, — бормочет она, провожая к нашей обычной кабинке в задней части.
— Дамам это нравится, Нанна.
— Кстати, о дамах. Есть кто-нибудь особенный, с кем я могла бы встретиться?
Девин откидывает голову назад и смеется.
— Ты меня знаешь, Нанна. Я сею свой овес повсюду.
— Да, только проследи, чтобы ни один из них не пророс. — Она с намеком приподнимает бровь, глядя на Девина.
— Прослежу, Нанна. Не переживай.
— А ты? — Она переводит взгляд на меня.
— Нет, извини, что разочаровал.
— Все еще водишься со шлюхами, да?
Девин фыркает от ее слов.
В этом-то и дело, что Холли знает все. Даже то дерьмо, которое мы ей не рассказываем, а мы рассказываем ей очень много.
— Да, что-то в этом роде.
Я вспоминаю прошлую ночь, и моя потребность рассказать ей о Летти почти выталкивает слова из моего рта, но я не могу, поэтому проглатываю их и крепко сжимаю челюсть.
— Ты найдешь ее снова, — шепчет она мне, сжимая мое плечо.
Видите, знает, блядь, все.
— Хотите обычную?
— Конечно, Нанна Хол. — Девин потирает живот, улыбаясь женщине, заставляя ее щеки покраснеть.
Холли исчезает, оставляя нас одних.
Есть еще несколько клиентов, но никто не обращает на нас никакого внимания, пока мы сидим в нашем темном углу.
— Я скучал по ней, — говорит Девин через несколько секунд. — Почему она не могла быть нашей бабушкой?
— Потому что она слишком милая? В таком милом человеке не может быть крови Харриса.
— Эй, я чертовски мил, — возражает Девин.
Я смотрю на него с пустым выражением лица, думая обо всех более чем не милых вещах, которые я видел, как он делал за эти годы.
— О да. Как насчет того, чтобы спросить тех, кто давно умер и похоронен, считают ли они тебя милым?
— Это просто работа, чувак. Под всем этим я гребаный плюшевый мишка. Все девочки хотят обнять меня.
— А потом они приходят и трахают меня.
Друг отмахивается от меня, когда одна из официанток приносит нам кофе.
Девушка молодая, вероятно, ученица старшей школы Харроу-Крик, и в ту секунду, когда мы оба смотрим на нее, она краснеет с головы до ног.
— Спасибо, — говорю я, принимая кружку, прежде чем она почти убегает от нашего стола.
— О, она реально выглядела так, будто хотела обнять тебя.
— Держу пари, что она, блядь, так и сделала бы, если бы я предложил. — Он откидывает с головы все еще влажные волосы и смотрит на ее задницу, когда девушка уходит.
— Она слишком молода, — отчитываю я его.
— Я не прикасаюсь.
Я не хочу вспоминать о том, что Рид сказал мне сегодня утром. Действительно не хочу вмешиваться в их дела, но после того, как мы заканчиваем есть, моя потребность выяснить, что происходит, берет надо мной верх.
