любую глупость, – решительно заявил Евгений.
– Глупость? Это что же, стихи начнёшь писать?
– Легко.
– Ну-ка, изобрази, – предложил Александр.
Евгений почесал затылок, забежал вперёд Александра на три шага, развернулся, заложил левую руку в карман, а правую вытянул в сторону солнца. Насколько я могу судить, это была инсценировка под Маяковского:
Ольга! Увидел, и сразу – бац! – влюбился!
Куда ж теперь деться?
И пусть даже ноги пойдут за вином в магазин,
С нею – оставлю своё сердце!
– Ну, как? – Евгений принял нормальный вид.
– Гениально, – еле вытянул из себя Александр. – А вот, кстати, о вине. Опять мы с собою ничего не взяли. Что скажет на это дядя Коля?
– Не беда. Знаешь, сколько у Ольги дедушкиной настойки осталось. Я такой коктейль замучу, – пообещал Евгений.
– Вот, только не это. Реакцию на твой коктейль мы все вчера видели. Может, как средство выведения противника из строя, он великолепен, но я-то, что тебе плохого сделал?
– Шампанское осталось! – вспомнил Евгений.
– Сам его пей, – недовольно поморщился Александр.
– Да тебе, с твоей Татьяной Гамаюновной, алкоголь, даже, в гомеопатических дозах противопоказан. Опять свару начнёте, – отреагировал Евгений на капризы друга.
– С чего это она вдруг моей стала? – вспыхнул Александр.
– Здрасьте-пожалуйста, а то мы вчера не видели, как она весь вечер на тебя глазела. Брось прикидываться! И тебя, я сразу раскусил. Это же твой метод: довести девушку до истерики, а потом утешать в интимной обстановке. И если бы вчера Ольга не успела спрятать Татьяну в комнате, я даже боюсь подумать, каким изощрённым способом ты бы её утешал.
– Не ерунди, Женёк! – попытался уйти от этой темы Александр. – Даже в мыслях рядом не лежало.
– Ага! Ты сам себе боишься признаться, – определил Евгений, – значит, скорее всего, ты действовал неосознанно, подсознательно. А это, я тебе скажу, ещё серьёзней. Что, как женщина она тебя не заинтересовала, хочешь сказать?
– Заинтересовала, – признался Александр, – но по-другому. Скорее, как другая форма жизни, что ли.
– Это как это? – опешил Евгений.
Судя по тому, как Александр взглянул на Евгения перед ответом, эта тема была важной для него. А значит, в своих размышлениях, Александр уже успел подготовить какие-то выводы.
– Эта Татьяна – редкий типаж, в наши дни. Напоминает барышню-революционерку начала ХХ-го века. Такие живут не для себя, а для какой-то великой, как им кажется, цели. И в будущее царство света верят искренне, без оглядки, и пойдут на всё, во имя своей веры – и на подвиг, и на преступление. – Александр посмотрел на Евгения, и печально спросил, – а мы? Женёк! Да мы с тобой о добре и зле понимаем больше, чем вся их шайка-лейка, а что мы с тобой сделали во имя наших убеждений?
Александр в этот момент подумал о тёте Любе. Она была живым воплощением несгибаемой революционерки. Она, сколько он помнил, и при коммунистах, и при демократах, повторяла одно и то же – власть должна быть народной! Чтобы она не узнавала из газет, журналов, из телепередач, её взгляды, не сдвинулись ни на миллиметр в сторону. И Александр, на которого и газеты, и журналы, и телепередачи, очень влияли, всегда злился на тётку, именно, за эту её непреклонность. Таких, как она, пресса единодушно именовала «ортодоксальными сталинистами». И иногда, Александр с такими оценками соглашался. Хотя осознание этого факта тяготило его. Но, удивительней, для Александра, было то, что все прогнозы о предстоящих событиях в дальнейшей жизни страны, какие высказывала тётка, сбывались полностью. Когда, возмущённый очередным сбывшимся прогнозом, по поводу очередной реформы, Александр спросил её, как ей это удаётся, тётя Люба, посмеиваясь, призналась, что узнаёт обо всём от являющегося ей во снах Иосифа Виссарионовича. Потом, вдоволь насмеявшись над раздражительностью Александра, она сообщила ему немудрёный секрет. Если в центр мировоззрения ставятся деньги, развитие общества идти по-другому не может. Но это приманка для дураков. Деньги сами по себе править не могут. Миром управляют идеи. А главная идея, тех, кто владеет деньгами – сохранить власть для себя, и рабство, в разнообразных формах, для всех остальных. И всё это давно уже описано в мировой литературе. Александр согласился с этим, когда вернувшись домой, прочитал наугад один из рассказов Марка Твена, о нравах, царивших в капиталистической Америке, который не раз уже читал до этого. Рассказ, действительно, мог быть написан сегодня. К тому же, Александр лишний раз убедился в правоте тёткиных слов, что «знать» и «понимать» это разные вещи. И сейчас, Александру вдруг ужасно захотелось, чтобы тётя Люба смогла встретится с Татьяной и поговорить с ней на вчерашнею тему. Ему было бы очень интересно присутствовать при этом разговоре.
Александр взглянул на Евгения. Тот был очевидно озадачен словами Александра и обдумывал свой ответ.
– Знаешь, Саня, – неуверенно начал он, – на первый взгляд, ты прав, конечно. Ни партии, ни секты какой завалящей, мы с тобой не создали, и, надеюсь, уже не создадим. С плакатами вокруг Кремля не бегали, открытые письма с призывами чего-нибудь остановить, тоже, вроде не писали. Про голодовку я даже не заикаюсь потому, что не выдержу и суток. Но я думаю так. Вот помогаем мы друг другу, родным нашим, знакомым, пускай в мелочах, пускай в ерунде – это уже не мало. Даже просто – любим их, – так этим мы уже гораздо большее дело делаем, чем она, со своими вселенскими лозунгами о веке златом. Ведь у них задача – не любить, а – возглавить. Хотя, я не думаю, что сама Татьяна об этом задумывалась. И знаешь что? Вот будет у неё кого любить, о ком заботиться, вся эта дурь из неё выветриться.
– Ты думаешь? – со скрытой надеждой спросил Александр.
– Зуб даю на отсечение, – подтвердил Евгений.
Друзья переглянулись и прибавили шаг. Александр заметно повеселел. И мысли его, хоть и стали путаными, но все они были светлыми, как начавшийся день. Напомню вам, что в столь раннюю пору, в субботний день, да ещё по дороге в гости, в хорошем настроении, запечатлеть Александра, до этого дня было невозможно.
Кто рано встаёт
Субботний день начался для тёти Ани так же, как начинался каждый день, в течение не одного десятка лет. В шесть часов она проснулась, сразу поднялась и прошла к единственной в комнате иконе. Это была Владимирская икона Божией Матери. Икона была самодельная. Лет около тридцати тому назад тётя Аня увидела цветную фотографию иконы в журнале, который читал Дмитрий Алексеевич. Журнал этот подарил Дмитрию Алексеевичу один дипломат. Журнал рассказывал иностранцам о
