чертовски не хочется ночевать в доме одной, да и я не смог бы спать нормально, думая о том, что она там.
Стоим вместе в прихожей, одеваемся, вдруг девушка дёргает меня за рукав, понуждая подойти ближе, и показывает на наши отражения в большом зеркале:
– Как ты думаешь, что о нас сейчас прохожие подумают?
Оба в синяках, у неё разбитая губа, у меня щека.
Кладу по-хозяйски руку ей на плечо, притягивая к себе. Она маленькая кнопка, и я дядя Стёпа Великан, но мне нравится, как мы вместе смотримся.
– Если бы синяки были только у тебя, то думали бы, что я распускаю руки, если только у меня – то, не сочти это сексизмом, что я подрался с кем-то, напившись, ну а так как мы украшены оба, то будут думать, что у нас просто слишком дикий секс.
Повела плечом, убирая мою руку, и фыркнула.
– Или мне просто этот «дикий» секс не понравился.
Шлепнул её по попке, подталкивая к выходу.
– Готов прямо сейчас доказать обратное.
– Как только Олимпийские игры закончатся, дам тебе шанс обелить репутацию в глазах общественности.
В доме бабушки она сменила содержимое рюкзака, переоделась и, как пионер-отличник с ранцем за спиной, встала передо мной, пока я докуривал очередную сигарету. Ближайшие месяцы курить я точно не брошу. Вот так, не любил двадцать один год – трахался сколько хотел, стоило влюбиться, и пришлось, мать вашу, начать блюсти целибат.
Мы приехали в самый большой в городе гипермаркет, и я наблюдал, как Алёна бродит между прилавков, рассматривая состав продуктов. Последнее время она ела всё меньше и меньше, будто практиковала аскезу не только в сексе, но и в еде, потому что была очень худенькой.
– Мне практически ничего из этого нельзя, – грустно посмотрела в заполненную до краев тележку с едой.
– Так возьми то, что тебе можно.
– То, что мне можно, не очень хочется, – кисло пояснила девушка, – тренер сказала, что нужно есть больше белка, а на мясо я уже смотреть не могу.
Взяли всё, что подходило под понятие высокобелковой пищи, и направились к кассе. Стоя в очереди, Алёна с интересом рассматривала товары, там были в основном шоколадки, презервативы, батарейки и жвачка.
– Что-то ещё будете брать, молодые люди? – поинтересовалась кассирша, похожая на ожившую мумию, пробив все наши покупки.
– Алёна, ты же просила взять побольше презервативов, – доставая с витрины рядом с кассой пару пачек и кидая на ленту, «напомнил» девушке, потом потянулся за смазкой, делая вид, что обдумываю необходимость этой покупки, – как считаешь, брать?
Я повертел перед носом девчонки лубрикантом, назначение которого она, возможно, не знала.
– Можно взять клубничную, но мне кажется, мы обойдёмся и без неё, – пожал плечами, возвращая товар на место.
Продавщица никак не реагировала, а Алёнка стояла красная, как варёный рак, и совершенно механически собирала покупки в пакет, словно контуженная неловкостью.
– Клим, как ты мог, она же может знать мою бабушку, это очень маленький город!
Я посмотрел на продавщицу и ответил:
– Судя по её виду, она может знать и твою прапрабабушку тоже.
13. Алёна
Очень переживала, что, когда бабушка узнает о случившемся, ей может стать плохо, поэтому заранее приготовила её сердечные лекарства. Чтобы не шокировать своим видом, я попыталась замазать синяки, но получилось не очень, с разбитой губой выглядела как жертва домашнего насилия.
Я смогла ей всё рассказать спокойным голосом, без накатывающих рыданий, как это случалось в первые дни после попытки изнасилования, и, возможно, поэтому она относительно нормально перенесла эту новость. Как мой опекун, она должна была присутствовать при даче показаний в милиции против Кирилла, и мне пришлось проявить всю выдержку, чтобы вновь не разреветься, рассказывая или вновь и вновь отвечая на вопросы следователя. Думаю, всё было бы ещё хуже, если бы с нами не было адвоката Самгина, который останавливал представителя власти. Вся процедура больше походила на мучительную пытку, и, хотя я являлась потерпевшей, порой мне начинало казаться обратное, но я понимала, что Кирилл должен быть наказан, и была благодарна Климу за то, что удержал меня тогда от малодушного желания забыть и простить насильника.
Пока находилась в доме молодого человека, он вытягивал меня из тёмных глубин моего сознания, в которые я погружалась, возвращаясь в тот день, к Кириллу. Шутил, злил, выводил меня из себя, целовал так, что хотелось забыть о всех запретах и отдаться ему. Мы смотрели вместе романтические комедии, на которых я настаивала, хотя его вкусы в кино сильно отличались от моих, поэтому с видом мученика Самгин комментировал нелогичности сюжета, вызывая у меня приступы хохота.
Когда я лежала на его груди, глядя на большой экран телевизора, мне казалось, что счастливее меня просто никто не может быть. Под ухом размеренно билось его сердце, пока он рисовал узоры на моём предплечье, а я вдыхала в лёгкие непередаваемый аромат, состоящий из микса туалетной воды, сигарет и запаха его кожи.
Никогда не думала, что мне будет нравиться, как пахнут сигареты. Не знаю, какую марку он предпочитает, но выбранный им табак дурманил моё сознание. А ещё я любила наблюдать за тем, как он достаёт из пачки сигарету, зажимает зубами, подносит зажигалку, прикрывая ладонью пламя от ветра, поднимает на меня тёмные глаза и втягивает в лёгкие дым. Когда он так на меня смотрел, мои внутренности будто стягивало в жгут, и я забывала дышать, краснея удушливой волной, как в стихах Цветаевой, задыхалась, потопая в бездне эмоций, рождающихся к нему, и точно знала – умру, если узнаю, что он потерял интерес ко мне.
До середины недели тренер не пускала меня на тренировки, настаивая на том, что я должна отдохнуть и прийти в себя. К тому же врач в той клинике передала мне довольно сильнодействующие успокоительные, от которых меня штормило, поэтому я кое-как смирилась с данной ситуацией, успокаивая себя тем, что передышка мне не помешает.
Поняла, что творится что-то неладное, сразу как переступила территорию базы. Ребята суетились, бегали, о чём-то переговаривались, выглядели взволнованными.
Как ни странно, царившая на базе атмосфера не была связана с арестом Кирилла и завершением его спортивной карьеры. Сознательно ожидала, что меня будут винить, но отношение ребят как было прохладно-отстранённое, таким и осталось.
– Таисия Андреевна просила, чтобы ты зашла к ней, она сейчас в тренерской, – передала одна из девочек.
В раздевалке все хранили какое-то странное молчание, пока я переодевалась, переглядывались между собой, будто знали то, чего не знаю
