так долго, что губы заболели. Но дальше поцелуев не заходили. Наверное, могли бы. Думаю, Настя уже была готова… но я не стал форсировать события. И сделал это по одной простой причине: зная Анастасию Павловну, я был уверен, что она — однолюб. И если меня завтра прикончат, она еще долго, если не всю жизнь, будет скорбеть. А зачем портить жизнь такому хорошему человеку, как Настя? Пусть встретит кого-то, с кем сможет создать семью, и будет счастлива. Однажды я ей в порыве эмоций предложил выйти за меня замуж, но, поразмыслив, более к этой теме не возвращался. И она как бы делала вид, что ничего не помнит из того разговора… поэтому на поцелуях и легких объятиях, без фривольного лапанья за выдающиеся части ее тела, я и остановился.
А наутро убыл обратно в расположение части, так и не встретив ее более. Наверное, так было правильно.
И теперь наша полуторка который час упорно неслась к цели, объезжая многочисленные преграды на пути. За прошедшее время 4-я танковая армия, в состав которой входил УДТК, ушла вперед на значительное расстояние, и добраться до расположения заняло больше времени, чем я ожидал. Несколько раз нас останавливали для проверки, но документы у всех были в порядке, и к вечеру мы оказались на месте.
По дорожным разговорам я уже понял, что настроение в корпусе стоит странное. С одной стороны, плацдарм взяли, немца потеснили. Но с другой, потери… такие, каких не ждали ни командиры, ни бойцы, ни высокое начальство.
Что самое плохое, я не знал, живы мои ребята или нет. Безрассудно ввязавшись в охоту на «Королевского тигра» я, по сути, бросил их на произвол судьбы. Да, ранения я не ждал, но мог предположить и самое худшее — что я не вернусь из того рейда живым. А что тогда? Командование танком передадут либо кому-то из членов экипажа, добавив четвертого бойца до полного комплекта, либо назначат нового командира. И что там могло произойти за эти дни, бог весть…
Слыша о катастрофических потерях корпуса, и особенно нашей 244-й танковой бригады, которая практически перестала существовать, я мог бы лишь молиться, если бы умел. Но холодный разум говорил — считай, что все уже мертвы. Если ошибешься, будет повод для праздника. Если окажешься прав, будешь морально готов к этой потере.
Но нельзя хоронить друзей заранее! Поэтому я всячески сопротивлялся внутреннему голосу, подавлял дурные мысли и надеялся на лучшее.
Добравшись до расположения, я первым делом попробовал разыскать комроты капитана Васина, но мне сказали, что он геройски погиб. Так же оказалось, что Коновалова сняли с командования бригадой за старое дело — еще на Кубинке во время тактических учений один из танков врезался в колонну мотоциклетного батальона. Тогда погибло десять человек и еще пара десятков были ранены. И вот приказ об отстранении догнал Василия Ивановича под Орлом.
Новым командиром бригады был назначен подполковник Михаил Георгиевич Фомичев, о котором я не знал ничего.
— От ваших вообще мало кто остался, — пожал плечами очередной боец, у которого я пытался выяснить дислокацию роты. — Вроде слышал, что остатками 244-й усилили 197-ю Свердловскую… хрен его знает, поищи вон в том подлеске, — он ткнул рукой в нужном направлении, — вроде бы туда «тридцатьчетверки» двинули…
Чем дальше, тем все происходящее казалось мне сквернее и хуже. Кажется, челябинская бригада приказала долго жить. Нет! Не верю!
До подлеска было рукой подать, и вскоре я наткнулся на первые костры, у которых готовили еду танкисты. Многие лица были знакомы, и меня узнавали, здоровались, но я отвечал коротко, ища взглядом своих.
— Димка! Тьфу ты… товарищ командир! — голос Корякина я узнал бы среди многих.
Он уже шел мне навстречу — высокий, надежный, сильный, — широко раскрыв объятия. И я так обрадовался, что крепко обнял старого знакомого.
— Живой! — констатировал он, охлопав меня по плечам и спине. — И даже не морщишься… подлечился, значит?
— Как новенький! Что с нашими? Все живы?
— Евсюков ранен — зацепило случайным осколком, отправили в тыл, в госпиталь. Но обещали, что поставят на ноги и скоро вернется в строй.
— Остальные?
— Целы. Командир у нас новый, и мехвода другого дали вместо Евсюкова, но там… впрочем, сам увидишь… А вообще, жопа у нас, Дима… полная жопа…
— Отставить паникерские разговоры! — резким тоном приказал я. Мне вполне хватило послушать болтовню в дороге, чтобы понять — такие речи нужно пресекать сразу и жестко. Иначе, настроения начнут плавать, и это после обязательно скажется. Куда вообще смотрят политруки? Ощущение, что они совершенно не выполняют свою работу. — Все трудности временные! Петр Михайлович, пойми — мы уже переломили немцу хребет! Да, люди за это заплатили большой кровью. Но все не зря! Клянусь тебе, не зря!
— Почему-то мне хочется тебе верить, командир, — не по уставу, но искренне ответил Корякин. — Мы в сотне метров отсюда расположились… но тебе, думаю, сначала к новому комроты нужно наведаться. Дуюн его фамилия. Палатка вон в той стороне…
Я благодарно кивнул и направился в указанном направлении.
Дуюна я нашел быстро. Был он широк в плечах, уверен в движениях и обладал легким украинским говором. Он и еще несколько лейтенантов курили папиросы и разглядывали карту, разложенную, как обычно, прямо на ящиках.
— Товарищ капитан, — отдал я честь и протянул врачебный аттестат, — младший лейтенант Буров явился после ранения. Готов к продолжению несения службы!
Дуюн оглядел меня, быстро пробежал глазами по аттестату и, кажется, остался доволен. Еще бы, при жестком дефиците бойцов и командиров каждый человек сейчас на вес золота. С капитаном прежде я знаком не был, но, кажется, слышал о нем. Смелый, честный, бескомпромиссный. Такие рождены для войны, а в тылу их отодвигают в сторону хитросделанные интриганы, мастера подковерных игр.
— Буров? Рад знакомству! — он протянул мне руку для крепкого рукопожатия. После чего я пожал руку каждому из офицеров. — Капитан Дуюн Александр Викторович. Какой номер твоего танка? Целый?
— 744-й, «Уралец», все выжили! Только мехвода ранило, убыл в госпиталь. И командира заменили. Я сам еще не познакомился с ним, первым делом сюда явился, доложиться.
— Понятно, — задумался Дуюн, — вернем тебя обратно. Слаженный экипаж дорогого стоит! Сейчас много машин без командиров осталось, найдем, куда его поставить…
Все мрачно молчали. Я еще по дороге понял, что рассказы еще преуменьшены, а на
