страниц из старой книги. Фиаско в другом. Весь театр смеется за спиной над ним, рогатым мужем. Цукатов и часы с клоуном просил повесить в спальне насмешки ради.
Хи-хи…
Чудовище вылезло из норы, потянулось, выгибая спину. В Коле пробуждался мавр. Лана ничего не заметила. Она тоже выгнулась, жмурясь в игривой неге. Склонила голову точно так же, как на своих самых удачных фотографиях. Накрасилась яркой помадой, приоткрыла губы призывно, высовывая кончик языка. Странно, что не по-змеиному раздвоенного. А ведь она и есть гадюка: хитрая, коварная.
— Обними меня, любимый! — протянула Лана театральным шепотом, который был бы прекрасно слышен в любой точке зрительного зала. Вплоть до галерки.
— То хитрость ада и издевка беса — на верном ложе обнимая шлюху, считать ее святой…
На сей раз Рублев сказал вслух. Рублев? Нет, Отелло. Ревнивец. Тот, кто догадался: только ради любовницы Цукатов предоставил сегодня актеру тот самый последний шанс. Только через постель она всегда имела влияние на эгоиста и самодура, который правил в их театре…
Актер понял: если даст жене сказать хоть слово, момент уйдет навсегда. Она будет оправдываться, обволакивая своим голосом, лишая воли и ярости. Или посмеется над ним и загонит зверя обратно в подсознание, оградив флажками старых страхов и комплексов.
Зеркало в изголовье кровати показывало мизансцену в самом выгодном ракурсе. Жаль, нельзя записать и показать публике этот шедевр. Отелло, обуреваемый ревностью, вдавил Дездемону в гору золотистых подушек, ломая ключицы, роняя ей на грудь пену… Только алое кимоно смотрелось совершенно неестественно. Наверное, из-за нелепых золотых драконов.
Через три минуты в Лане не осталось ничего сексуального. Ничего живого и яркого.
Вообще ничего.
Он встал, тяжело дыша. Поднял руку, чтобы вытереть пот со лба. Пальцы до сих пор были сведены судорогой, скрюченные как звериная лапа или орлиные когти.
Актер улыбнулся. Теперь он окончательно подобрал все нужные кнопки. Прожил роль, до последнего многоточия. Впитал каждую клеточку сознания мавра Отелло. Премьера будет триумфом. Звездным часом Николая Рублева!
А потом…
Так ли важно, что будет потом?!
Повод для драки
1
Москва видела всякое. Соляные бунты. Военные парады. Купеческие свадьбы. В стены домов и камни мостовых, под кожу большого города, давным-давно впрыснули прививку — подумаешь, эка невидаль! Настоящий москвич если и удивляется, так разве что в раннем детстве. Когда узнает, чем мальчики от девочек отличаются. У коренных врожденный иммунитет к чудесам белокаменной. Понаехавшие покорители столицы — да, эти поначалу головой вертят, ресницами хлопают: гляди-ка! Примерно полгода. А потом переболеют и перестанут обращать внимание. Вольются в скучную толпу горожан, бредущих к метро. Туристы — те, конечно, пусть охают, пусть глаза пучат и лопочут смешно, не по-нашенски. Но и эти ахи-вздохи не способны поколебать стойкий московский снобизм…
Но в данном случае иммунитет подвел и коренных: на Константина прохожие все же оглядывались. Поправка: на отца Константина. Не каждый день увидишь, как по Страстному бульвару священник рассекает на серебристом самокате. С серебряным же крестом на груди. Клочковатая черная борода скорее подошла бы пирату, настолько недружелюбно она смотрелась. Но румяные щеки и добродушный взгляд все компенсировали. Именно таких, чуть наивных, но искренних, народ называет ласково и старорежимно — «батюшка». Не нужны им золотые часы, лимузины служебные. Зато они точно знают: Бог не строгий, он всех нас любит. И за все простит…
Батюшка рванул на мигающий желтый, пересек оживленную трассу под гудки и матерок водителей. Он явно спешил. Туда, где ненадолго перестанет быть и Константином, и — тем более, — отцом. А станет просто Костиком. В компанию друзей детства, которых много лет не видел.
Вот и один из них. Генка ждал у фонтана. Пижонский клетчатый пиджак и очки в золотой оправе выдавали в нем рекламщика. Причем из той породы, что стараются вклеить полуголую красотку в любой плакат или видеоролик. Даже в рекламу школьных глобусов.
— Привет, продавец воздуха! — заорал Костик.
— Сам такой, — улыбнулся Генка, обнимая приятеля. — Мы первые?
— Да, остальные подтянутся.
— Где приземлимся? «Елки-палки» на Тверской? Мы встречались с тобой года три назад…
— Опоздал. Там теперь салон парфюмерии.
— Типа, нам одеколон пить придется?
— Нет. Я тут рядышком одно местечко нашел — закачаешься. Волшебная свинина!
— А сан позволяет?
— Конечно. Это у иудеев и мусульман к свиньям претензии. А мы толерантные к любому мясу. Если не в пост.
Неспешно подкрались к зеленовато-медному Пушкину со спины. Но сукин сын не обернулся, не вздрогнул плечами. Проигнорировал. Памятник — он и в Африке памятник.
— Я же удачную мысль подкинул своему человеку из МИДа, — Генка округлил глаза для пущей важности, он всегда так делал, хвастаясь идеями, контактами или девчонками. — Пусть во всех наших посольствах от Алжира до ЮАР поставят такого же Александра Сергеевича. У него же корни…
— И крона кучерявая, — вставил Костик.
Генка не заметил реплики: токующий глухарь продолжал заливаться.
— Представляешь, мою идею одобрили в Кремле! Выделили миллионы денег на 50 бронзовых памятников. А также на курсы русского языка для местной детворы. Потом подумали… Блин, куча денег. Отпилили часть и решили ставить памятники из гипса — они дешевле. Потом еще отпилили, и еще. В итоге повесили большие плакаты с Пушкиным. А мне дали толстенький конверт, с премией. Ее, родимую, и пропьем…
— В моем случае, скорее, прожуем, — ухмыльнулся Костик.
Яркая вывеска обещала ностальгическое путешествие «Назад в СССР» сразу на нескольких языках. Логично. Они же все перезнакомились при советской власти, когда вода была мокрее, трава зеленее, а квартира в Москве могла достаться бесплатно, по очереди. Их семьи получили стандартные клетушки в новостройке на юге столицы. Мальчишки в первый же вечер подрались с ватагой хулиганов из соседнего двора. После чего, прикладывая подорожник к ссадинам, поклялись: отныне один за всех и все за одного…
В полушаге от двери Генка замер, как вкопанный:
— Слушай, зря мы затеяли эту встречу. Не к добру. Подерутся…
— Да брось, мы же верные друзья, мушкетеры.
— А сложилось не как у Дюма. Священником стал Портос, — приятель ткнул Костика в круглое брюшко, — Атос подался в полицию.
— Значит, Эдик у нас Атос?
— Конечно, он же выпить любит. А под мухой проповедей нам задвигал побольше тебя.
— Да-да. Про торжество закона. Вор должен сидеть в тюрьме.
— Так и я про это. Он же Жорку посадил. А мы их сейчас за один стол!
— Кто старое помянет… Жорка год на свободе, с чистой совестью. Хотел бы счеты свести, уже давно бы, — Костик толкнул дверь ресторана, обернулся на
