честно. — Керт сказал, что мне могут ногу приделать не хуже прежней, но это дорого. Вот я и воспользовался оказией.
— И как результат?
Я назвал сумму, уточнив, что часть получил от Андрея в неведомых мне «золотых эрках».
— Эрки это хорошо. Валюта Коммуны. Её торгуют в полтора номинала минимум, потому что за свои услуги она принимает оплату только в них. Так что да, заработал ты себе на ногу, молодец. Но давай сначала разберёмся с твоими детишками.
— Моими?
— Ну, ты их выиграл, не я.
— Я случайно.
— Если бы специально, я бы с тобой иначе разговаривала. Ненавижу работорговцев. О, вон и Донка вылезла, значит, точно пора приступать к делам.
Спустившуюся по лестнице бабусю мы оставили завтракать, а сами пошли домой к Геннадиосу, где его хозяйственная дородная супруга выдала нам накормленных, отмытых, отдохнувших и чисто одетых детишек. В этом виде они смотрятся куда лучше, а главное — не так пугаются расспросов. Правда, толку от этого всё равно немного. Отвечают они охотно, но это мало что проясняет.
«Откуда вы? — Клановые!» «Где ваш клан? — Кочует!» «Как хоть называется? — Никак!»
Тут мнения детей разошлись: мальчик утверждал, что их клан безымянный, а девочки — что это «клан Костлявой, потому что она главная». Мы было решили, что это какие-то очередные рейдеры, но на вопрос: «А ещё синеглазые у вас есть?» — дети радостно сообщили: «Да дофига», — чем ввели Аннушку в тяжёлый когнитивный диссонанс.
— Так не бывает, солдат, — сказала она. — Это просто невозможно. Даже один синеглазик — тот ещё генератор проблем, а если их много, то под ними Мироздание будет прогибаться, как деревянный мост под танком. Я знаю, сама такая. Думаешь, почему я всё время в дороге? А если где задержусь, там непременно начнётся фигня какая-нибудь. И это я ещё через Школу прошла, научилась себя окорачивать. Эти-то совсем дикие… Не, надо их отсюда срочно забирать, бар, если что, будет жалко. Историческое всё-таки место.
— Да в чём с вами проблема?
— Слишком долгий разговор, солдат. Не стоит нам тут так задерживаться. Представь, что у тебя бомба с часовым механизмом и датчиком движения. Там нет циферок, показывающих, когда она взорвётся, но, пока ты движешься, таймер стоит. Остановился — запускается. Двинулся — обнуляется. Остановился — опять стартовал. Теперь у тебя таких три.
— Четыре, если считать тебя?
— Я сама могу о себе позаботиться. А они — нет. Они не были в Школе, их никто не учил с этим справляться.
— А ты не можешь научить?
— Я хреновый педагог. Так что хватай Донку, купи у Геннадиоса еды и погнали отсюда.
* * *
Донка всю дорогу бухтит, что нам нужна машина побольше, и что три сорванца на заднем сидении с ней — это слишком много. К счастью, и сама бабуля худая, и дети некрупные, разместились. Детишки на Дороге явно не новички, воспринимают её спокойно, и даже видят там что-то, в отличие от меня. Периодически начинают трещать: «Смотри, да смотри ты!» — указывая друг дружке на что-то, скрытое от меня туманом, который, если верить специалистам, существует только в моей голове. Донка при этом только бормочет нервно: «Божечки, они ещё и любуются! Глазоньки бы мои на это всё не смотрели», а Аннушка мрачнеет с каждым зигзагом.
Я не знаю, куда мы едем, только сворачиваю туда, куда она пальцем ткнёт. У меня стало неплохо получаться — уверенно вижу съезды, при выходе на зигзаг машину почти не подбрасывает — это, со слов Донки, навык опытного караванщика.
Зигзаги короткие, и, если я правильно понял принцип, это означает, что мы где угодно, но не на караванной тропе. Те проложены так, чтобы ехать по прямой как можно дольше. Однако Аннушке дорога явно знакома, она заранее знает, где чего ждать. Видя её дурное настроение, вопросов не задаю, чтобы не нарываться. Наши отношения пока даже названия этого не заслуживают, — так, пара проведённых вместе ночей. Не похоже, что это для неё что-то значит, но я не теряю надежды.
На привал остановились возле придорожного магазина. Немного похож на тот, где мы познакомились, но гораздо больше и, как бы это сказать… свежее, что ли. Тут, похоже, от коллапса и года не прошло.
— Добыча, добыча! — восторженно завопили детишки и кинулись в недра торгового центра.
Там что-то посыпалось на пол, детские голоса принялись ожесточённо спорить, пытаясь разделить трофеи по справедливости, с учётом гендерного перевеса двух девочек над одним мальчиком. Я не прислушивался, но, судя по интонациям, шансов отстоять свои интересы у пацана немного.
— Туалет в конце зала! — крикнула им Аннушка.
— Пойдём, приготовим им еды, — это уже мне.
Оказалось, что у девушки тут перевалочная база. В подсобке стоят канистры с топливом, что очень радует, потому что бак уже скоро покажет дно; есть импровизированная кухонька с запасом питьевой воды и газовой плиткой.
— Следи за Донкой, — предупредила она. — Отдел с алкоголем налево от входа.
Вовремя сказала — ещё немного, и мы потеряли бы старушку, которую чуть удар не хватил от открывшегося изобилия. Она не успела стремительно накидаться только потому, что её парализовала широта выбора — на полках в винном сотни бутылок с незнакомыми красочными этикетками. Пока она тянулась двумя руками в десяти направлениях сразу, я успел деликатно подхватить её под локоток и извлечь из алкогольного рая, несмотря на бурные протесты.
— Потом, потом, — уговариваю я её, — не время сейчас. Прихвачу тебе бутылочку, выдам вечером за моральную стойкость.
Сари, Тана и Ремсат — так зовут синеглазых подкидышей — натащили из отдела игрушек кукол (Сари и Тана) и пистолетиков (Ремсат). Девочки вывалили добычу на пол, категорически заявили, что они забирают это с собой или остаются тут, и убежали в одёжный отдел, примерить платьица. Ремсату было велено охранять кукол, раз уж у него теперь есть пистолетики, а за подружками не подсматривать, иначе ему вдвоём глазки выгрызут. Он, впрочем, и не рвался — расставив на полке пустые банки, начал увлечённо расстреливать их пластмассовыми пульками из пружинного револьвера. Похоже, детско-игрушечная промышленность тут была на высоте, у нас я таких даже в дорогих столичных магазинах не видел.
Аннушка сварила кашу, заправила её мясом из консервов. Прибежавшие на
