необходимость в них отпала после того, как отряд позапрошлогодней экспедиции снял терморадар с боевого самолёта. Там, на военной базе Слидстром. Теперь желтые или оранжевые на общем сером фоне силуэты людей отлично видно за три километра. Хоть в темноте, хоть днём.
Вдоль бойниц по проходу он крался так тихо, что ни один камешек не чиркнул…
Вот и вход на Ферму.
А кто это стоит там, в темноте, словно часовой на посту? Переминается с ноги на ногу – видать, уже мёрзнет на сентябрьском ветру…
Иброхим.
Так. Теперь посмотрим… Ага – вон она бежит: быстрая, как лань, и бесшумная, словно рысь. И красивая, зараза такая, как, как… Богиня! А сколько раз она уже снилась ему, грациозно извиваясь, загадочно улыбаясь, приподнимая игриво край юбки, и заставляя метаться, словно сумасшедшего попугайчика, жившего одно время в пошивочной мастерской в клетке, сердце!.. И стыдливо вытирать утром испачканные штаны.
Ах, вот так, значит…
Они без долгих объяснений сразу принялись обниматься и целоваться. Ну всё.
Он узнал, что хотел.
И это – вовсе не ревность клокочет в груди, подступая к горлу, словно рвота, а, а… Ощущение своей гражданской ответственности! Перед своей Общиной!
В дверь кабинета полковника Уле Толлефсена Валд стучал осторожно.
Не то, чтобы из соображений субординации, а…
А всё ещё сомневался – правильно ли он поступает?!
Действительно ли в таком деле, как Любовь возможно… Попустительство? Сочувствие? Компромиссы? Или…
Или с их Законами компромиссы – непозволительная пагубная роскошь?!
Однако когда изнутри послышался возглас: «Войдите!», Валд вошёл, прочистил горло, отдал честь.
И чётко, без хождения вокруг да около, доложил об увиденном.
То, что полковник грамотно руководит Общиной, Валд понял уже на следующий день: спрятавшаяся в засаде группа захвата поймала с поличным Анни и бобара на следующее же утро. Слухи об этом вопиющем факте разошлись еще до обеда…
Анни посадили в обычную камеру, бобара – в карцер.
Суд над Анни назначили на воскресенье, сразу после молебна.
И проходил он, разумеется, в том же зале, что и служба – другого подходящего, куда могли бы поместиться если не все желающие, то хотя бы большинство членов Общины, не строили. Да и правильно: всё равно такой зал большую часть времени пустовал бы. А зимой такой и без того трудно обогреть, хоть дров у них и полно…
Сегодня даже сестра Серафина, тайная почитательница и последовательница, как были уверены многие, покойной Кайсы, не падала в проходе на колени, и не билась лбом о пол в порыве показной истовости… Чуяла – людям не до ее показухи.
Дух ожидания, предвкушения «шоу», так и витал в воздухе.
– Внимание, граждане Лонгйяра! – голос полковника, взошедшего на Кафедру почти сразу после священника, заставил тут же улечься поднявшиеся было гул и шарканье ногами, – У нас сегодня экстренное заседание. Суда.
Вот уж не думал, что придётся проводить слушание по такому поводу, но… – полковник дёрнул раненным во время одного из первых набегов плечом. – Обвиняемая Анни Педерсен! Выйдите сюда!
Она вышла – маленькая и хрупкая. Однако головка гордо вскинута, словно она собирается не оправдываться, а наоборот – нападать на них. Обвинять. В том, что законы Общины – неправильны. И что есть законы – выше их законов! Человеческие…
Полковник дал всем посмотреть на Анни. Выдержал он для этого огромную паузу.
Своего, конечно, опытный и прожжённый руководитель добился: от горящих взглядов, и злобного шипения-осуждения девушке явно стало неловко. Она словно втянула голову глубже в плечи, а спина невольно ссутулилась. Валд отлично понимал, что чувствовал бы сейчас он сам, окажись на её месте!
Ведь получается – наверняка сейчас она это осознала! – что она предала.
Предала их всех – и мать, и отца, и всю Общину, и их идеалы и принципы… А родителей, что-то явно упустивших при воспитании – ещё и опозорила перед остальными! Так все и подумают, и уж молчать не будут: можно ли оставлять им на воспитание оставшихся троих детей?! Вдруг вырастят таких же… Нравственных уродов. Предателей!
– Обвиняемая Анни Педерсен. Признаёте ли вы, что тайно встречались с рабом Иброхимом, работником Фермы?
Голосок еле слышный, но она, похоже, не собирается ничего отрицать, или оправдываться:
– Да.
– Громче, пожалуйста – чтоб вас слышала вся Община!
– Да!
– Занимались ли вы… сексом с рабом Иброхимом?
– Нет.
Ого, она не покраснела! Значит точно – нет! Может, удастся как-то её… Спасти?
– Для чего же тогда вы встречались с ним, Анни Педерсен?
– Мы… Любим друг друга.
Кто-то фыркнул, кто-то покачал головой, кто-то откровенно заржал. Сержант Расмуссен хохотнул: «вот ещё – Джульетта недоделанная выискалась!»
– Я требую тишины в зале. Мы ещё не закончили допрос. – все заткнулись, как по мановению волшебной палочки. Уж этот грозный рык полковника знали все!
– Обвиняемая Анни Педерсен. Вы знали, что наш Устав и Закон запрещает такие связи и, тем более, браки. Вы знали, что поступая таким образом, навлекаете позор на себя и воспитавших вас родителей. На что же вы рассчитывали? Каким представляли своё будущее?
– Мы… Ну, он… Иброхим сказал, что мы можем убежать, и попытаться выжить где-нибудь там, на материке. Подальше от вашей Общины и от всех вас! – она обернулась, чтоб глянуть на всех, кто сейчас был в зале, и Валда поразили горящие фанатизмом глаза, – Мы только и ждали ледостава. И… – пыл вдруг угас, столь же быстро, как и возник. Девушка, похоже, трезво оценила своё положение, в голосе послышались с трудом сдерживаемые слезы, видно было, как она кусает губы, – Нет, о том, что вы сделаете с моими родителями, я не… думала. Я надеялась, что никто не узнает. – она сглотнула, – О нас.
На этот раз никто не пикнул.
Гнетущая тишина стояла ещё долгих полминуты.
Затем полковник откинулся назад, словно давая людям расслабиться, и поразмыслить – и точно: все словно почувствовали, будто и правда, можно взглянуть на такое и с позиции девушки.
Вот только тяжести преступления их сочувствие не уменьшает. Потому что ответственности общинников перед их будущими поколениями это никак не отменяет!
И от того, насколько точно они будут соблюдать свои же Уставы и Законы, оно как раз и зависит. Выживание этих самых поколений.
Страшный смысл слов Приговора подтверждал, что и полковник целиком понимает, что именно на нём всё бремя ответственности за правильное и законное решение:
– Обвиняемая Анни Педерсен. Вашу вину суд считает полностью доказанной. Подсудимая Анни, бывшая Педерсен! Наш Закон предусматривает за ваше преступление абсолютно адекватное наказание. Прошу всех встать – я оглашу Приговор!
Валд сглотнул, ощущая, как подгибаются и дрожат ноги, на которые ему пришлось подняться. Вокруг он
