равно не думала, что её настолько зацепит трёхдневное отсутствие былого ухажёра, что она будет отчаянно выяснять его фамилию…
Лосев, значит… Сергей…
Вооружившись телефонным справочником, Анна выясняла наличие Лосева Сергея в больницах Москвы.
Гражданин Лосев С.И. лежал в институте Склифосовского с огнестрельным ранением ноги, полученным в районе Останкино.
В неумело наброшенном на плечи халате девушка вошла в палату – и остановилась.
Увидев её, Сергей приподнялся на локтях и попытался неловко сесть, но мешала зафиксированная нога.
– Не надо, не надо, лежи, – быстро сказала Аня.
– Я не думал, что ты придёшь, – ответил он.
– Вот… пришла… – проговорила Аня, присаживаясь на край железной кровати, и замолкла. Сергей тоже молчал, не зная, что сказать. Потом спросил, понижая голос и косясь на соседей по палате:
– Наши все живы?
Аня прикусила губу.
– Артёмкиного приятеля убили, – сказала она шёпотом, – а остальные все… вернулись. Артёма милиция матери вернула.
Сергей поморщился, словно от боли.
– Мальчишек-то какого чёрта туда понесло, Ань? Эх… – он снова попытался придвинуться к девушке.
– Мальчишки ж… – эхом ответила она.
* * *
Свадебные торжества, назначенные на девятое октября, были отменены. Обстановка не располагала. Ни у кого не было настроения ни гулять, ни веселиться. Юля и Андрей шли в ЗАГС в повседневной одежде, в сопровождении только близких родственников да пары-тройки друзей из разгромленной оппозиции, шли, словно исполняя тяжёлую, но необходимую обязанность.
У соседнего дома, рядом со школой, ещё лежали несколько сломанных цветков – седьмого числа там хоронили ребёнка.
Было уже довольно холодно, облачно, и злой ветер срывал с деревьев листья и бился в ткань курток.
Расписались по-скромному, почти формально, выслушав дежурные поздравления от сотрудницы ЗАГСа.
Дома накрывала на стол Матрёна Петровна, а помогал ей Юозас, который все эти дни не покидал пределов двух квартир на лестничной площадке – никто из чужих не должен был знать о появлении постороннего человека.
Свадьба свадьбой, а чрезвычайное положение и комендантский час никто ещё не отменял.
Возле подъезда в сторонке стояли дети – обычно для них разбрасывали мелочь и конфеты, но подойти они не решались и шептались поодаль.
Шептались о том, что во время «путча» убили рыжего Мишку из углового дома, и ребята постарше знали – шила в мешке не утаишь – что классная руководительница хотела поставить на первом этаже школы фотографию в чёрной рамке, но директор строго запретил, велел завести новый классный журнал посреди первой четверти и пересадить учеников за другие парты.
Как будто и не жил такой человек на свете целых одиннадцать лет.
К ребятам подошёл Николай Зайцев.
– Держите, – он протянул им несколько зелёных тысячных купюр. Те сперва засмущались, но, как только первые ладошки потянулись за бумажками, осмелели и остальные. – И дуйте отсюда. Купите себе сникерсов и жвачек. И чтобы здесь я сегодня никого не видел, ясно?
Старший мальчик кивнул. Вслед за ним остальные развернулись и потихоньку пошли прочь, в сторону палаток.
* * *
На другой день после свадьбы провожали Юозаса на междугородний автобус.
Они стояли в стороне от других пассажиров.
– Обошлось всё, и слава богу, – приговаривала закутанная в платок и оттого выглядящая старше своих лет Ольга Алексеевна, просовывая в его большую ладонь пакет с пирожками.
– Уфитимся ещё, – отвечал гость, оглядываясь. – Это ше не послетнее фосстание. Толшно пыть нофое. Я уферен.
– Значит, ещё не всё потеряно, – то ли сказала, то ли спросила Юля. – Будет и на нашей улице праздник.
– Потошти, – вдруг обратился к ней Юозас за несколько минут до отправления автобуса, – если я тепе остафлю атрес, смошешь письмо отпрафить? Мештунаротное…
– Конечно, какой вопрос, – ответила Юля.
Он вытащил из кармана ручку и начал что-то быстро писать на клочке газеты, но вдруг остановился и смял клочок.
– Впрочем нет. Не нато. Спасипо. За всё спасипо, – он вскочил на подножку автобуса, вновь так и не решившись послать весточку матери и переступить черту, за которой оставались детство и юность, школа и армия, вступление в «Саюдис», знакомство с Мартой, отбор добровольцев для выполнения специального задания…
Юозас помахал рукой из окна провожавшим его.
Когда автобус тронулся с места, смертельная усталость охватила его. Только сейчас, почти неделю спустя, он понял, насколько был близок к смерти. И всё же силы высшей справедливости зачем-то снова оставили его в живых. И вот он снова едет домой, к Ксюше и маленькой дочке…
Домой? Namuose?
Юозас поймал себя на мысли, что впервые употребил это слово наедине с собой.
* * *
И снова поползли серые промозглые дни, похожие друг на друга и тягучие, словно сторублёвая жевательная резинка “Bubble Gum”, которую жевали несколько уроков подряд и которая давно утратила свой синтетический, псевдофруктовый вкус.
Прошло холодное и непраздничное седьмое ноября, которое Лужков милостиво разрешил отметить в Медведково – прошло под знаком случившейся трагедии, печально, странно, безнадёжно и непохоже даже на прошлый год.
В середине ноября выписали из больницы Сергея, и он, ещё хромая и опираясь на трость, продолжил свои ежедневные визиты к Ане Ермишиной. Но теперь, как показалось окружающим – впрочем, может и действительно показалось? – Аня встречала его с большей благосклонностью и даже с большей охотой доверяла дочку.
Тем более что через несколько дней после седьмого Матрёна Петровна уехала в Киев. Тринадцатого ноября исполнялось полвека со дня гибели её любимого, и она хотела встретить этот день если уж не у его могилы – это было невозможно, Виктор был похоронен в зоне отчуждения – то хотя бы вместе с подругой Алёной, которая тоже разменяла уже седьмой десяток.
Так что помощь с ребёнком была для Ани не
