ее словам.
— Но они для нас дар Божий, — заключила женщина.
— Пошли, мама, слоны, слоны!
Глядя им вслед, Барбара думала, что Сэнди не хочет детей, ей уже тридцать, и, вероятно, матерью она так и не станет. Когда-то она страстно желала родить ребенка от Берни. Ее мысли вернулись к той их осени в красном Мадриде. Всего четыре года назад, но это была словно другая эпоха.
В тот первый вечер в баре Берни показался ей необыкновенным, экзотическим созданием. И дело было не только в его красоте: несоответствие между произношением выпускника частной школы и неряшливой одеждой лишь усиливало ощущение нереальности.
— Как вы повредили руку? — спросила Барбара.
— Меня подстрелил снайпер в парке Каса-де-Кампо. Рана быстро заживает, кость слегка задело. Я в отпуске по болезни, живу с друзьями в Карабанчеле.
— Это не тот пригород, который обстреливают националисты? Я слышала, там шли бои.
— Да, в самом дальнем от города районе. Но люди, которые там живут, не хотят уходить. — Он улыбнулся. — Они восхитительны, такие сильные. Я познакомился с одной семьей, когда приезжал сюда пять лет назад. Старший сын вступил в отряд милиции и служит в Каса-де-Кампо. Его мать каждый день носит туда горячую еду.
— Вы не хотите уехать домой?
Лицо Берни посуровело.
— Я останусь здесь до конца. Пока мы не похороним фашизм здесь, в Мадриде.
— Кажется, теперь поступает больше вооружения из России?
— Да. Мы отбросим Франко. А как насчет вас, что вы здесь делаете?
— Я работаю в Красном Кресте. Помогаю разыскивать пропавших людей, организую обмены. В основном детей.
— В госпитале, где я лежал, было кое-какое медицинское оборудование от Красного Креста. Бог знает как оно необходимо. — Берни пристально посмотрел на нее своими большими глазами-оливками. — Но вы ведь и фашистов снабжаете?
— Приходится. Мы должны соблюдать нейтралитет.
— Не забывайте, какая сторона восстала против законно избранного правительства.
— Куда вас ранило? — сменила тему Барбара.
— В руку, над локтем. Врачи говорят, скоро будет как новая. Тогда я вернусь на фронт.
— Немного выше, и пострадало бы плечо. Это может быть очень неприятно.
— Вы медик?
— Медсестра. Хотя давно не имела практики. Теперь я бюрократ. — Она усмехнулась, будто осуждая саму себя.
— Не говорите так, мир нужно организовывать.
— Никогда не слышала таких слов, — рассмеялась Барбара. — Не имеет значения то, что ваша работа важна, во всем мире бюрократия дурно пахнет.
— Давно вы в Красном Кресте?
— Четыре года. Я теперь редко езжу в Англию.
— Там семья?
— Да, но я не виделась с родными уже года два. У нас мало общего. А вы чем занимались… дома?
— Ну, до отъезда сюда я позировал скульпторам.
Барбара едва не пролила вино.
— Что?!
— Я позировал нескольким скульпторам в Лондоне. Не беспокойтесь, ничего непристойного. Просто работа.
Барбара силилась подобрать слова.
— Вам, наверное, было очень холодно, — заметила она.
— Да. По всему Лондону стоят статуи в мурашках.
Дверь с грохотом распахнулась, и в бар ввалилась большая компания милиционеров в рабочих комбинезонах, среди них были и девушки из женского батальона. Они столпились у бара, кричали и толкались. Берни посерьезнел:
— Новобранцы. Завтра поедут на фронт. Не хотите пойти в другое место? Можем заглянуть в кафе «Хихон». Вдруг застанем там Хемингуэя.
— Оно не рядом с телефонной станцией, которую обстреливают националисты?
— «Хихону» опасность не грозит, кафе немного в стороне.
Женщина из милиции не старше восемнадцати подошла и одной рукой обняла Берни:
– ¡Compadre! ¡Salud!
Она прижала его к себе крепче и что-то прокричала своим товарищам по-испански, те засмеялись и отозвались громкими возгласами. Барбара ничего не поняла, но Берни покраснел.
— Нам нужно идти, — извиняющимся тоном произнес он.
Женщина насупилась. Здоровой рукой Берни взял за руку Барбару и повел ее сквозь толпу.
Снаружи, на Пуэрта-дель-Соль, он не отпустил ее. Сердце Барбары забилось чаще. Осеннее солнце озаряло красноватым закатным светом плакаты с портретами Ленина и Сталина. По площади с дребезгом проезжали трамваи.
— Вы поняли, что они говорили? — спросил Берни.
— Нет. Мой испанский пока не столь хорош.
— Может, это и к лучшему. Милиционеры довольно раскованны. — Он стыдливо хохотнул. — Как вы справляетесь с работой, если не знаете языка?
— О, у нас есть переводчики. И я постепенно учу испанский. Наша контора напоминает Вавилонскую башню. В основном работают французы и швейцарцы. Я говорю по-французски.
Они свернули на улицу Монтеро. Нищий калека протянул к ним руку из дверной ниши.
— Por solidaridad, — сказал он.
Берни дал ему монету в десять сантимов:
— Ради солидарности. — Он мрачно усмехнулся. — Это вместо «ради любви Господней». Когда мы победим, нищих больше не будет. Как и священников.
Они вышли на Гран-Виа, и вдруг над головой раздался громкий рокот. Люди замерли, стали смотреть вверх. Кто-то бросился бежать.
— Не поискать ли нам бомбоубежище? — спросила Барбара, нервно оглядевшись.
— Все в порядке, это самолет-разведчик. Пошли.
Кафе «Хихон», до войны логово богемных радикалов, было оформлено по новой моде, с мебелью и прочим в стиле ар-деко. Все стены в зеркалах. В баре полно офицеров.
— Хемингуэя нет, — с улыбкой сказала Барбара.
— Ничего. Что вы будете?
Она попросила белого вина и села за столик. Берни направился к стойке, а Барбара стала переставлять стул по кругу в поисках места, где бы не было зеркал, но они висели повсюду. Она ненавидела смотреть на свое отражение. Берни вернулся с двумя бокалами на подносе, который держал здоровой рукой:
— Вот, возьмите.
— Да, спасибо.
— Вы в порядке?
— Да. — Она завозилась с очками. — Просто я не люблю зеркала.
— Почему же?
Барбара отвернулась:
— Не люблю, и все. Вы поклонник Хемингуэя?
— Вообще-то, нет. Вы много читаете?
— Да, вечерами у меня есть время. Я тоже не большая любительница Хемингуэя. Мне кажется, он обожает войну. А я ненавижу ее.
Барбара подняла взгляд, размышляя, не слишком ли она горячится, однако Берни ободряюще улыбнулся и предложил ей сигарету.
— Работникам Красного Креста последние два года приходилось туго. Сперва Абиссиния, теперь это.
— Война не закончится, пока с фашизмом не будет покончено.
— Пока Мадрид не станет его могилой?
— Да.
— Других могил тоже прибавится.
— От истории не убежишь, — процитировал Берни Линкольна.
— Вы коммунист? — вдруг спросила Барбара.
Он улыбнулся и поднял бокал:
— Из центрального лондонского отделения. — Глаза его озорно сияли. — Вы в шоке?
— Я здесь два месяца, меня уже ничем не удивить, — рассмеялась Барбара.
Через два дня они пошли на прогулку в парк Ретиро. Над воротами висел транспарант с лозунгом: «NO PASARÁN». Борьба становилась все более ожесточенной. Войска Франко прорвались к университету на севере города, но были там остановлены. Прибывало все больше оружия из России, Барбара видела колонну танков на Гран-Виа, их гусеницы вырывали камни из мостовой, люди
