Один раз я вас уже предупреждал. Предупреждаю во второй раз — и в последний.
Ваш дом погряз в грехе. Жена и мать — шлюха. Муж и отец — услужливый рогоносец. Если не хотите сами изгнать дьявола, его изгонят за вас. Говорю от имени грозного и карающего Бога. Он и я неотступно следим за вами.
Друг семьи?
— Отличная работа, — сказал я. — И как же откомментировал Уичерли тему супружеской измены?
— Никак. Да я его и не спрашивал, от меня, как я понял, требовалось не вопросы задавать, а найти и разоблачить автора подметных писем. Я взялся за дело, но только начал разбираться, что к чему, как Уичерли меня остановил.
— В чем же ты стал разбираться?
— Сейчас уж и не припомню.
— Будет тебе! Ты никогда ничего не забываешь. Ты, помнится, упомянул членов его семьи?
— Серьезно? — Вилли присел на край письменного стола и стал помахивать ногой. — Не хочется тебя подставлять, приятель.
— Не валяй дурака.
— Ну что ж, пеняй на себя. Взгляни-ка еще раз на эти письма и сравни два анонимных с тем, что написал Уичерли. Причем сравнивай не по содержанию, а по форме.
Я сравнил. Письмо Уичерли было напечатано профессиональной машинисткой по всем правилам: аккуратно, четко, с полями, а письма «Друга семьи» — крайне небрежно, по-любительски. Вместе с тем все три письма, как мне показалось, были напечатаны на одной и той же пишущей машинке.
— Одна и та же машинка, — заключил я. — Лента, шрифт — все совпадает. Буква "е" везде выбивается из строки. Интересно было бы узнать мнение специалиста.
— Я узнавал, Лью. Все три письма напечатаны на машинке «Ройял» довоенного образца.
— А кому, интересно, она принадлежит?
— Это я и пытался выяснить, когда Уичерли велел прекратить расследование. Очевидно одно: к машинке этой он имел доступ. Я попросил у него разрешения осмотреть все его пишущие машинки, дома и в офисе, но получил отказ. Наверняка не случайно.
— Ты полагаешь, он эти письма сам сочинил?
— Не исключено. Письмо, посланное мне, могла напечатать его секретарша — профессиональная машинистка, а анонимные письма — он сам. Обрати внимание, что оба адресованы «семье Уичерли», а не кому-то конкретно. Очень возможно, он стремился посеять рознь в своем собственном доме и таким образом вызвать жену на откровенный разговор. Ничего особенного в этом нет, мне приходилось быть свидетелем и более безумных поступков.
— А ты веришь тому, что написано про Кэтрин?
— Сам не знаю. Кэтрин Уичерли — бабенка лихая, с нее станется. И, как видишь, план автора писем, кто бы он ни был, удался — развод в конце концов состоялся.
Я еще раз перечитал «творчество» «Друга семьи».
— Мне кажется, ты напрасно не придаешь значения той угрозе, которая содержится в тексте писем. А вот меня сочетание паранойи и добродетельности настораживает — у маньяков это часто бывает.
— Знаю. И не только у маньяков, но и у протестантских священников тоже, — язвительно добавил Вилли.
— Уичерли, правда, ни к тем, ни к другим, насколько я могу судить, не относится.
— Согласен. Но ведь он мог притвориться сумасшедшим. Вообще, такое впечатление, что все это подделка. Очень уж неестественно звучат эти письма.
— Не знаю, Уичерли не настолько умен.
— Может, ты и прав. — Вилли посмотрел на часы. — Не буду тебя задерживать, Лу.
Я встал.
— Можно мне взять это письмо и копии?
— Сделай одолжение. Мне они не нужны. Разбирайся с этой семейкой сам. Желаю успеха.
Я шел вверх по улице, в сторону Юнион-сквер, разгонял голубей и сам желал себе успеха, которого мне пока так не хватало.
Глава 15
На тротуаре перед отелем рядом с диспетчером стоял смуглый низкорослый мужчина в куртке из чертовой кожи и в форменной фуражке. Увидев меня, он улыбнулся и пошел мне навстречу. Его морщинистую щеку рассекал шрам.
— Вы со мной хотели поговорить?
— С вами — если вы Гарибальди.
— Так меня еще в школе прозвали: Джузеппе Гарибальди ведь мой кумир. — Он засмеялся и сделал какой-то залихватский жест рукой. — А вообще-то зовут меня Галлорини, Ник Галлорини.
— А меня — Лью Арчер.
— Очень рад познакомиться, Лью, — с искренним радушием сказал таксист и сдернул перчатку, чтобы пожать мне руку. У него был длинный нос и большие вислые уши, а в его темных живых глазах было что-то собачье. — У вас ко мне дело?
— Да, ищу одну девицу.
— Вот оно что. Давайте сядем ко мне в машину, там все и расскажете.
Его такси стояло самым последним в ряду. Мы сели на заднее сиденье и закурили.
— Кто пропал-то? — спросил Галлорини. — Ваша дочка? Или, может, подружка?
— Нет, дочь приятеля. Месяца два назад ты вез ее с отцом на пристань. Отец уходил в плавание на «Президенте Джексоне». Она поднялась вместе с ним на борт, а тебя попросила подождать. — И я показал ему фотографию Фебы.
— Как же, помню, — почему-то невесело сказал он.
— Ну и память у тебя! — похвалил я его. — Попросила она тебя, значит, подождать. А что дальше было?
— А ничего... В тот день ничего не было, — уточнил таксист. — Она велела мне подождать, я и ждал — целый час просидел. Наконец вижу — идет, а с ней моряк и дама. Потом-то я понял, что дама — ее мать, девушка ее «мамой» называла.
— А они по дороге ссорились?
— Да нет, не сказал бы. — Галлорини рассудительно кивнул. — Немного они, правда, на обратном пути повздорили, но потом помирились. У девушки где-то на стоянке своя машина была, и мать хотела, чтобы та ее отвезла домой. А разговор этот я потому запомнил, что сам теперь в тех краях живу. У нас с женой хорошая трехкомнатная квартира в Шарп-парке. Я ее купил, когда в Норт-Бич совсем уж невмоготу жить стало. Жена говорит: надо переезжать — мы и переехали. — Он победоносно улыбнулся и показал опущенный вниз большой палец проезжавшему мимо таксисту.
— А что ей сказала дочка?
— Она сказала, что домой мать отвезти не сможет, потому что у нее свидание. Мать стала допытываться, с кем, но ответа не получила. Из-за этого-то они и повздорили.
— Мать подняла шум?
— Да, она, видно, была на взводе. Стала говорить, что родные от нее отвернулись, а дочка возразила, что это неправда, что она ее любит. Она вообще, по-моему, девушка хорошая, добрая. — Тут таксист совсем сник, его живые глаза погасли. — У меня ведь у самого дочка почти такого же возраста, из-за нее, если хотите знать, мы из Норт-Бич и уехали...
— Куда ты их отвез? — перебил я его.
— Девушку высадил здесь, у отеля, а мать отвез на вокзал.
