сэндвич, поболтал с официантом, увидел, как бакалейщик вытащил свой прилавок, подошел к нему поздороваться, он удивился, увидев меня в столь ранний час. Мы перекинулись парой слов о погоде или еще о чем-то, не помню. Он был не в своей тарелке, по-прежнему меня боялся, я это чувствовал. Мне хотелось сказать ему, что Мирна возвращается сегодня утром, но сдержался: он сам очень скоро увидит.
Меня начало клонить в сон, и я поднялся домой прилечь; проснулся я к одиннадцати, в самый раз, и отправился за ней.
Я думал, Мирна поняла, что я вернусь утром; даже надеялся, что она собрала вещи. Ей вчера наверняка хотелось уйти из-за трусливых теткиных выкрутасов, во всяком случае, так бы я и решил на ее месте. В тот раз Мирна спросила меня о матери, мне показалось, она за нее беспокоится. А потом, у нее хватало ума понять, что сейчас выбора нет. Я зашел в дежурную часть и попросил одного приятеля поехать со мной, как и тогда; проблем никаких не было, кроме пробок, из-за которых мы немного опоздали.
Подъехав к их дому, я почти взбежал по лестнице, оказался перед дверью, три раза коротко постучал, и через пятнадцать секунд мне открыла сама Мирна. Она сказала:
— Я знала, что ты вернешься.
В груди у меня все сжалось, как у запуганного ребенка. Она жестом и с непроницаемым лицом пригласила меня войти. На ней было домашнее платье, и я заметил открытую сверху темную смуглую спину. Она усадила меня в гостиной на то же место, из кухни доносилось звяканье посуды.
— Подожди минутку, — попросила она.
Вошла тетка с тем же подносом.
— Вы все-таки решили выпить кофейку? Правильно. Приятно, когда приходят гости.
Она казалась менее зажатой, чем накануне. У меня из головы никак не шла картинка: она с простреленной головой валяется мертвая, вся в крови на темной улице.
— Я пришел к вам с просьбой об одолжении.
Я готов был унижаться, лебезить, поскольку знал, что она мертва и что это не имеет никакого значения.
— Ах, я правда не понимаю, о чем идет речь?
— Я хотел бы, чтобы Мирна пришла мне помочь на этой неделе, в виде исключения. Меня не будет, а поскольку она уже знает мою мать… Если, конечно, она согласна.
Я прикидывался страдальцем и радовался, что Мирна этого не видит. Непонятно, слышала она меня из кухни или из своей спальни.
— Да, конечно, понимаю… Знаете, для девушки это непросто… Ну если только на недельку… Но лучше спросить у нее самой…
— Разумеется, я заплачу, — добавил я.
— О, вы знаете, не в деньгах дело, мы ведь сейчас не нуждаемся. Но она с удовольствием заработает на карманные расходы и купит себе какую-нибудь мелочь.
«Конечно, мерзкая лгунья», — подумал я.
Она позвала Мирну; все это напоминало сговор о помолвке, курам на смех. Та села, спросила «что?», будто не представляла, о чем речь. Она великолепно играла свою роль. Тетка ей все объяснила, сказав, что молодому человеку, который был столь любезен с ними, нужно сделать одолжение. На три секунды Мирна притворилась, что размышляет, проговорила: «Ну… ну…», потом улыбнулась мне и сказала: «Если на неделю, тогда ладно…»
Она попросила подождать минутку: надо собрать вещи. Я выпил кофе, предложенный теткой. Теперь та болтала без умолку, все про их беды, про то, что они узнали, что их дом в деревне разрушен, что накануне ее сын нашел работу помощником механика у владельца гаража, очень сурового, но, в сущности, славного человека, который научил бы его, малыша, чему следует, по-мужски, навалял бы ему по одному месту.
Мирна пришла с чемоданом, попрощалась с теткой, мне уже не сиделось на месте. Я встал, взял чемодан, тетка проводила нас до двери, сказала Мирне, что, может быть, навестит ее на недельке, я пылко и смиренно поблагодарил тетку, от чего она зарделась. Мы спустились по лестнице, и уже в подъезде Мирна повернулась ко мне и тихо спросила:
— Ты… ты ведь не убьешь ее?
Я не знал, что ответить, и промолчал.
Она не промолвила ни слова до самого дома.
* * *
Мать сразу ее узнала и устроила потрясающий прием. Она испускала радостные вопли, трогала ее, от чего у Мирны навертывались слезы на глаза, и она гладила мать по голове, как маленькую девочку. После она разложила вещи в шкафах, которые я вычистил накануне в ее комнате. Она спросила, нужно ли сходить в магазин, я ответил, что не знаю, что вчера кое-что закупил, но лучше, чтобы она сама в этом убедилась.
Она отправилась к бакалейщику и в булочную, я проследил за ней с балкона. Она была обалденно красива, походка стала теперь более женственной и менее ребяческой. Мне показалось, что ее лицо удлинилось, грудь оформилась. Я чувствовал себя на седьмом небе, наблюдая за ней с балкона, как она идет по улице, заходит к бакалейщику, болтает с ним, я полагал, что все прохожие считают ее красавицей.
Когда она вернулась, я уже пошел спать, глаза слипались. Я заснул как убитый, и непонятно, снилось мне что-нибудь или нет.
Проснувшись, я увидел, что Мирна читает на балконе, я встал напротив, она улыбнулась.
— Ну как там, в деревне? — спросил я.
— Хорошо, только в конце они нас два дня бомбили, мы даже не могли убежать. А здесь?
— Ничего особенного. Я ненадолго ходил сражаться в горы, потом вернулся. Рутина.
— Знаешь… Моя тетя очень боится, но она неплохой человек.
— Ясно… А ты?
— Что я?
— Ты боишься?
Она на секунду задумалась.
— Я… я не знаю. Раньше боялась. А сейчас не знаю.
Мне было непонятно, кто из нас изменился. Может быть, я пытался ее ободрить. Может быть, я теперь не такой страшный, как раньше. Может быть, она привыкла к войне. Может быть, выросла. Может быть, все сразу.
* * *
Хорошо помню, что для меня война началась раньше, чем для остальных, она началась, когда умер отец, а мне было пятнадцать. Мне очень хотелось, чтобы он умер, я все время об этом думал, сам не знаю почему, может быть, потому, что однажды он меня избил и унизил при людях, задолго до этого. Правда, ненависти я к нему не испытывал. Только считал, что если он умрет, то будет здорово. В то время мать работала в конторе одного иностранного банка в центре города вместе с тридцатью прочими секретаршами. Я ходил в лицей неподалеку от нашего дома, лицей был частный. Отец работал
