твой выбор, - с мягкой настойчивостью вымолвила Шена, и было неясно, спрашивает она или утверждает, проговаривает свершившееся.
Елена встала, чувствуя, как скользит по плечу теплая, чужая рука. Скользит и падает, оставив за собой бесконечную пустоту, которую не заполнить уже никогда и ничем. Женщина выпрямилась, поискала и не без труда нашла меч, который торчал средь ковыля, вонзившись почти на ладонь в мягкую землю. Серебряный свет по-прежнему заливал бескрайнюю степь, убивая тени, а высоко над головой вели хоровод звезды, которым не было числа.
- Кто бы вы ни были… - Елена скривила губы в тоскливой, безрадостной усмешке. – Чем бы ты ни было… Желало ты мне добра или зла, я благодарю тебя за… это. За возможность вспомнить. Но все закончилось. Я не хочу угадывать. Не хочу блуждать в путаных и лживых пророчествах. Хватит.
Она склонила голову и тихо, почти шепотом закончила, обращаясь к той, что терпеливо ждала за спиной:
- Ты умерла. Погибла, защищая меня. Спасибо, что подарила мне еще одно воспоминание. Еще несколько минут… Но я ухожу. Ухожу и забираю эту память с собой. Я забираю мою боль. Мою тоску. Мою… мою любовь. Это все не ваше. Это мое. Только мое.
- Что ж… Тогда ступай во тьму. Ступай во тьму и стань тьмой сама, - вымолвила Шена с улыбкой Моны Лизы, которую можно было истолковать тысячей способов.
- Нет, - покачала головой Елена. – Не дождетесь.
- Да, - с глубокой, неподдельной печалью отозвалась Шена, сверкнув глазами. Глазами, в которых радужка слилась со зрачками, пылая изумрудным огнем, как зеленый лазер. - Отказываясь от одного, ты берешь другое, даже если не желаешь того. Тот, кто выбирает сон, лишь уходит дальше, в забвение и тьму. И это тоже выбор.
- Как скажешь, - вымолвила Елена и глубоко, едва ли не до костей полоснула мечом по ладони. Когда мир вокруг начал блекнуть, растворяясь, теряя краски, она еще успела расслышать:
- Прощай. Прощай, моя Teine. Огненновласая. Моя жизнь и моя любовь. Прощай. Теперь навсегда.
* * *
Она стояла, чуть пошатываясь, и недоуменно глядела на ладонь, которую наискось, от основания указательного пальца и до запястья пересекала белая полоска шрама. Старого, зарубцевавшегося почти до исчезновения. Меч висел, как обычно, у пояса, будто клинок вообще не покидал ножен.
- Я… - пробормотала женщина нетвердым языком. – Мне…
- Ступай, - властно приказал седой фехтмейстер. В свете луны его лицо казалось бледнее обычного, не то, как у статуи, не то, как у вампира.
Хель подняла голову, посмотрела на бретеров.
- Это было… не так… - и снова осеклась.
- Все было так, как должно, - со спокойной уверенностью вымолвил Пантин. – Нельзя мерить людской меркой то, что за пределами понимания человека. Теперь уходи. Завтра… да, завтра, думаю, самое время научить тебя кое-чему новому.
Елена сделала несколько шагов, чуть пошатываясь, как марионетка или сомнамбула, затем выровнялась и пошла более уверенно, следуя тропинке.
- Кажется, у кого-то сегодня будут интересные… приключения, - констатировал Пантин, щурясь.
- Бурная ночь, я бы сказал, - некрасиво и печально кривя губы, предположил Раньян, который не выпускал из рук мессер. Бретер казался еще бледнее обычного и вообще был растрепан, взъерошен, как воробей после хорошей драки.
- Тогда уж безумная, если мы гонимся за точностью слов, - хмыкнул наставник.
- Надо… - сказал, было, Раньян, шагнув следом за уходящей Хелью, но фехтмейстер остановил его, положив руку на плечо.
- Нет. Сегодня ей ничто не угрожает. Отсюда и до восхода солнца нет силы, которая причинит вред этой женщине. Увы, только до рассвета, не позже.
- Ну… хорошо, - Раньян глянул в спину темной фигуры с непонятным выражением лица. Пантин в свою очередь кинул взгляд на бретера и улыбнулся, без иронии, по-доброму, но в то же время с ноткой печали. Серые глаза фехтмейстера чуть светились, слишком ярко для отраженного света луны.
Лишь когда Хель скрылась за деревьями, Раньян позволил себе опустить плечи, с облегчением выдохнул и не без труда разжал пальцы, закостеневшие на рукояти мессера.
- Господи, как же это было… быстро, - пробормотал он с искренним удивлением, отбросив на несколько секунд маску суровой сдержанности. Покачал головой с отраставшими прядями темных волос, затем сказал тише и спокойнее. – Пару-другую раз я думал, что все, конец, она меня вот-вот достанет. Как это возможно?
- Удивительным, загадочным образом, вестимо. Ты же видел, она не владела собой. По большому счету нынче ты бился отнюдь не с Хель. Гордись этим.
- Не уходи от ответа, - попросил (да, попросил!) бретер, убирая кригмессер в ножны и надеясь, что наставник не заметит легкую дрожь пальцев. – Ты ведь знаешь, о чем я. Она взяла меч в руки менее двух лет назад. Да, с учителями Хель сказочно повезло, однако этого мало. Даже помощь, - он ткнул пальцем в небо. – Не могла превратить ее в такого бойца. Скажи, ты использовал на ней…
Раньян втянул воздух сквозь зубы, будто каждое слово доставляло ему настоящую боль.
- … свое волшебство?
- Уж не ревность ли слышится мне? - саркастически усмехнулся Пантин.
- Да, - на удивление честно и откровенно признал мечник, видимо решил, что правду от мага не скрыть.
- У тебя нет повода жаловаться, что я мало тебе дал, горшечник, сын горшечника, - кажется, фехтмейстера забавляли как сама беседа, так и ее предмет. Он откровенно подчеркнул низкое происхождение собеседника, будто намекая: «взгляни, с чего ты начинал и как высоко поднялся»
- Нет, - согласился бретер. – Но такова натура человека. Ты сделал меня первым среди равных. Я ценю это и сойду в могилу, не утратив ни капли благодарности к тебе. Но…
Он замялся, так и не закончив предложение.
- Но? – Пантин и не подумал каким-нибудь образом облегчить откровенность для ученика.
- Вижу, как легко ей было дано то, за что я заплатил столь дорого. Это… - Раньян опять неуверенно запнулся, чем немало удивил бы знавших Чуму. – Нет, я понимаю, что у всего есть причина. Но все равно я…
Он резко махнул рукой, будто рассекая ночной воздух невидимым клинком.
- Я ревную, словно девица на «ярмарке невест», черт возьми!
- Во-первых, ты смотрел, как развивается ее умение, однако не видел. Думал над причиной, но не понял. А разгадка проста. Девица не учится.
