домам, только и мечтает, что об этих пустяках»[363]. В одном из посланий Гораций упрекает своего вилика, который скучает по недостойным городским развлечениям[364]. А когда городской раб Горация по имени Дав стал вести весьма вольные речи, поэт пригрозил отправить его в наказание в сельское имение: «Вон! А не то попадешь ты девятым в сабинское поле!»[365] Этого городские рабы боялись как огня.
Известно также, что хозяева часто подвергали телесным наказаниям нерадивых городских рабов, заковывали их в колодки и сажали в карцер. За серьезное преступление хозяин мог отправить такого раба на мельницу, в каменоломню или на рудники, продать в гладиаторскую школу, а то и просто приказать убить — никакого наказания за это не предусматривалось.
Как уже говорилось, вокруг дворца Мецената на Эсквилине был разбит огромный сад. Со временем он приобрел большую известность, хотя был не единственным и не первым в Риме. Особенно славились сады Лукулла и сады Саллюстия на так называемом Холме Садов (современный Пинчио).
Знаменитый полководец, богач и гурман Луций Лициний Лукулл (118–56) разбил свои сады на юго-восточном склоне Холма Садов в 60 году до н. э. Именно он по праву считается родоначальником древнеримского садово-паркового искусства. Его сады, очевидно, украшали всевозможные дикорастущие и плодовые деревья, прекрасные статуи и изящные мраморные садовые вазы, беседки и фонтаны[366]. К востоку от садов Лукулла находились сады Гая Саллюстия Криспа (86–35), знаменитого историка и политика. Они занимали огромную территорию: восточную часть Холма Садов, долину между ним и холмом Квиринал, и северный склон последнего. В этих садах, где находился и дворец Саллюстия, имелось множество статуй и фонтанов, а также протекал большой ручей. Существовали в Риме и другие сады и парки, но все они не предназначались для широкой публики. Лишь сады Юлия Цезаря за Тибром, перешедшие по его завещанию народу, стали общественным достоянием[367].
Известно, что для украшения садов римляне обычно использовали самые разные породы деревьев и кустарников, но предпочтение отдавали лавру, платану, дубу, буку, сосне, пинии, кипарису, каштану, земляничному дереву, можжевельнику, калине лавролистной, лавровишне, мирту, самшиту, олеандру, розмарину. Порой деревья стригли так, чтобы они составляли специальный рисунок. Часто в садах высаживали и фруктовые деревья. Уделяли много внимания вьющимся и красивоцветущим растениям. Римляне очень любили плющ и аканф, а также различные виды цветов, среди которых были, например, розы, штокрозы, фиалки, лилии, нарциссы, гиацинты, ирисы, анемоны, астры, маргаритки, маки, хризантемы, незабудки, ноготки, гвоздики, колокольчики, ромашки, мальвы, барвинки и др.[368]
В садах и парках римской знати, как правило, устанавливали замечательные статуи и дорогие мраморные вазы, разбивали цветочные клумбы и создавали замысловатые боскеты (группы декоративных деревьев, посаженных особым образом), сооружали мраморные беседки и небольшие храмики, изящные портики и перголы (навесы из вьющихся растений, защищавшие от солнца), гимнасии (помещения для занятий спортом) и павильоны из цветного мрамора, а также диэты (летние столовые) и термы (бани). Обязательно имелись искусственные или естественного происхождения гроты с фонтанами или маленькими водопадами, которые летом освежали воздух и оживляли парк своим приятным журчанием. Тенистые портики позволяли защититься в зной от палящего солнца, а в ненастье — от дождя. В них удобно было прогуливаться в непогоду, а по вечерам любоваться закатом солнца. Ту же функцию исполняли обсаженные густыми тенистыми деревьями аллеи. Помимо многочисленных водных каналов и каскадов, фонтанов и нимфеев, в римских садах устраивали большие бассейны для купания.
От былого великолепия эсквилинских владений Мецената сохранилась лишь так называемая «аудитория» — небольшое здание для «рецитаций» (устных чтений), находившееся в самой глубине сада. Здесь Меценат, очевидно, слушал молодых сочинителей, искавших его расположения, а также своих друзей-поэтов, представлявших ему новые произведения[369], среди которых, естественно, был и Гораций.
«Аудитория Мецената» была обнаружена возле улицы Мерулана и раскопана в 1874 году. Она представляет собой прямоугольное здание (10,6 × 24,4 метра) с черно-белым мозаичным полом, имевшее некогда сводчатый потолок (7,4 метра). Западная часть помещения заканчивается полукруглой апсидой, где расположены скамьи в семь рядов — театроном (некоторые полагают, что это нимфей). Выше скамей в апсиде находятся пять глубоких ниш, и еще по шесть — в каждой из боковых стен зала. Ниши украшены прекрасными фресками с садовыми пейзажами (деревья, вазы, фонтаны и птицы). На одной из фресок изображен так называемый «ксист» (плоский сад): «В середине сада большое поле, ограниченное зигзагообразными линиями плетеной балюстрады, передняя его часть занята прямоугольным бассейном, в центре которого фонтан в виде высокой тонкой колонки, стоящей на квадратной базе и поддерживающей вазу. Бьющие из последней струи воды падают в бассейн, в котором плавают птицы. Такие же колонки с вазами стоят в полукруглых выступах, вдающихся спереди в соседние с бассейном поля. Вход сюда из среднего поля ведет через легкие ворота. Здесь помещаются писцины (искусственные водоемы), обложенные зеленым бордюром и, местами, обсаженные кустами. По краям ксиста длинные перголы, покрытые гирляндами. Колонки с гирляндами украшают и всю балюстраду на задней стороне ксиста. Спереди за краем ксиста стоит по треножнику с ножками в виде звериных лап»[370]. Надо думать, что Гораций, декламируя в данной аудитории свои стихи перед Меценатом, не раз любовался этой замечательной фреской, изображавшей, возможно, один из уголков Эсквилинского сада.
Публичное устное чтение авторами своих произведений или «рецитацию» (recitatio) первым ввел в моду Азиний Поллион[371]. Проходили рецитации следующим образом: автор устраивался перед публикой, сообщал, что за произведение он будет читать, а затем со скромным видом разворачивал свиток и начинал чтение. Особую роль играли правила произношения, понижение или повышение тона в нужных местах. В процессе чтения автор исподволь следил за реакцией публики, чтобы по мимике и жестам понять, как на самом деле принимают его сочинение. Кроме того, приличия требовали, чтобы он, прочитав достаточно большой кусок, периодически останавливался и объявлял, что хочет закончить чтение, тем самым заставляя публику просить его продолжать. По окончании чтения публика различными способами выражала свой восторг, а затем начиналось обсуждение услышанного. Каждый мог безбоязненно выражать свое мнение и указывать автору на его ошибки[372].
Однако уже столетие спустя публичные чтения стали делом обыденным и скучным. В одном из писем Плиний Младший жаловался своему другу на безразличие публики: «Большой урожай поэтов в этом году; в апреле не было почти ни одного дня без публичных чтений. Я радуюсь оживлению литературной деятельности и выступлениям талантливых людей, публично о себе заявляющих. Слушатели, однако, собираются лениво. Большинство сидит в портиках, тратит время на болтовню и время от времени приказывают сообщить себе, вошел ли
