заняться раной, но оказалось, что смысла в том не было. Дыра в животе Юка с торчавшими из неё рёбрами и внутренностями напоминала скорее кратер вулкана, нежели рану. Волшебника взяла оторопь. Как с этим вообще можно жить?
Между тем, возница заметил растерянность друина.
– Я ведь не умру, правда? – робко спросил он у вейди.
– Не раньше, чем женишь правнуков, – выдавил из себя Ринос расхожую поговорку вкупе с поддельной улыбкой.
Когда караг доковылял до конюшни, Юк уже впал в счастливое забытьё. Незадолго до полуночи юноша скончался.
* * *
Искры от погребального костра цеплялись на лету за плащ друина, выжигали мелкие прорехи на поверхности плотной толстой материи, голова молодого вейди поседела от пепла, а он всё не двигался, заворожённо глядя вглубь себя, где бушевал огонь не меньшей силы.
Едва угас последний уголёк, Тиранай с нарочитой медлительностью сгрёб золу в расписной глиняный горшок и, накрыв его крышкой, торжественно произнёс напутственную речь для души усопшего. По завершении церемонии караг отвёл удручённого Риноса обратно в дом старосты.
– Прекрати себя корить, этого никто не мог предвидеть, – увещевал друина старец.
– А ведь он нас предупреждал, – возразил молодой вейди, – исподволь, когда упомянул, что Фаро удалось до срока обратиться. Теперь я должен… обязан его убить.
– Что за дичь! – не сдержавшись, воскликнул Тиранай, однако сразу же спохватился и продолжил значительно тише:
– Тогда условия были другие. Безвыходное положение, вскрытие последнего резерва. Сейчас всё иначе, и это настораживает. Предполагаю, что ключ – в магических способностях новоявленного оборотня. И посему, представляется мне, настала пора вернуться к письму от Андира.
Пожилой вейди только потянулся за пазуху, как вдруг в гостевую комнату вломился младший внук старосты, чумазый пострелёнок лет десяти-одиннадцати, и заверещал:
– Ой, диво-то какое, чтимые, ой, диво! Каим-то погорелец на Торге поклоны земные бьёт, слёзы льёт горючие, орёт, будто он убивец и каяться пришёл пред всем честным народом!
Торгом в Новоракитном именовали округлую площадь, в которую, словно река в озеро, перетекала главная улица. Так уж повелось издревле, хотя и в былые, спокойные времена редкий купец наведывался в не шибко зажиточное приграничное сельцо, а после известий об исчезновениях людей охотники тащиться с товаром в опасные дебри и подавно перевелись. Площади ещё при жизни первых поселенцев нашлось иное применение. В досужие часы здесь собирались кумушки посудачить о мужьях и о соседях, сюда же скликали общинников, если надо было держать совет.
Тем вечером на Торге скучились чуть ли не все селяне, и чтобы пробраться сквозь толпу, волшебникам пришлось изрядно подвигать локтями. Достигнув передних рядов, вейди узрели наконец виновника переполоха. Стоявший на коленях тщедушный сутулый паренёк с открытым, искренне наивным взором и по-младенчески припухлыми губами безостановочно шмыгал носом и бубнил сущую несуразицу.
Тиранай шагнул к Каиму, велел вытянуть руки ладонями вверх. Юноша подчинился, и тотчас на его запястья чёрной татуировкой легли руны связывания.
– Стойте, досточтимые, – выкликнул откуда-то сбоку староста, – неужто не видите, мальчик-то не в себе, будто очумелый совсем! Не иначе как порчу на него навели! Ведь он талант имеет: лучшего резчика по дереву не то что в Просторах, в целом свете не сыскать! А люди-то к труду ленивы, да на зависть скоры! Ей-ей, попортил кто!
– Дознаемся, – сухо бросил Тиранай. – Разрешите покамест запереть подозреваемого в вашей бане, уважаемый Оллат?
– Пожалуйста, – с готовностью ответил староста. – Только вы уж не лютуйте, досточтимые. От злых чар напраслину на себя возводит.
– Будьте покойны, уважаемый Оллат, пристрастия к мучительству не имеем, – заверил старосту караг, – мы же не разбойники, в самом деле.
Пока женщины, присланные главой села, зажигали и расставляли свечи, и застилали лавки овчинами, никто не проронил ни слова. В бане царила тишина, и оттого периодические всхлипы Каима ещё сильнее раздражали Риноса, мешали сосредоточиться.
– Не расходуй зря силы, – предостерёг друина Тиранай, – венца на нём нет, я проверил по дороге.
Лишь только вейди остались наедине с повинившимся, караг предложил не тратить время на допрос, а тотчас приступить к чтению воспоминаний. Ринос не просто согласился, но, что удивительно, вызвался на роль чтеца, сославшись на усталый вид старца.
– Справишься? – засомневался Тиранай.
В способностях друина он был уверен, беспокойство вызывало душейное состояние молодого вейди.
– Безусловно, – зло и решительно сверкнул глазами Ринос.
– Что ж, дерзай, а я побуду на страже. На случай непредвиденных осложнений.
Как полагается, друин вначале усыпил испытуемого, и лишь затем проник в его разум. Картины из прошлого мелькали с чрезвычайной быстротой, словно Ринос мчался над Рекой Времени на длиннокрылом драконе. Беззаботные босоногие дни в родном селе, внезапное бегство с матерью, утомительный путь через леса, обустройство на новом месте. Слабое здоровье, частые болезни и постоянные посылки от неведомых родственников с мукой, солью и тканями, благодаря которым они с матерью не знали нужды. Размеренная пастушеская жизнь летом, тягучая скука зимой. И случайное избавление – резьба по дереву. Сперва так, спасался от безделья, потом втянулся, напросился в ученики к местному мастеру, подслеповатому дряхлому старику. Бежали года, вырос Каим парнем пригожим, хоть и статью не вышел. Мать стала заговаривать о сватовстве – он отнекивался. Объяснял, что прежде хочет в ремесле поднатореть, чтобы трудом своим кормиться, а не чужими подачками пробавляться. Для этого собирался на юг податься, к Большой Реке, где поселений много, и его умение будет в цене. Но тут случился пожар, и они с матерью вместе с другими погорельцами отправились в поисках крова по соседним сёлам. Приютили их в Новоракитном. Общинники помогли дом поставить и надел по силам дали, однако с Каимом неладное твориться стало. Как наступает полнолуние, так он незнаемо где ночами пропадает. Возвращается грязный, в изорванной одежде, а что с ним было, не помнит. Тогда мать открыла ему правду про отца. Тем же вечером к ним в избу наведался Оллат. Мать рассказала, что это он снабжал их всем необходимым до пожара и переезда. Староста отвёл внука к ворожее по имени Мэрис, которая, как надеялся Оллат, хотя бы на время избавит от недуга. Увы, волшба плохо помогала от нечистой болезни. Но Каим продолжал ходить в дом ворожеи, ведь там он повстречал красавицу Эсмиэль, в которую влюбился без памяти. Племянница Мэрис ответила новосёлу взаимностью, даром что была замужем, и они начали видеться украдкой в лесу или в тальниках у реки. Беда пришла в ту ночь, когда Эсми поругалась с Брингбором и прибежала искать защиты у возлюбленного. Каим посреди разговора вдруг скорчился и кинулся прочь. Эсми за ним. Нагнала у
