мое плечо, словно чтобы удостовериться в том, что я уже могу стоять на ногах без его опоры.
— Иди, Ева, — проговорил он и, не прощаясь, невежливо выставил меня за дверь.
А оказавшись в подъезде, пытаясь успокоить собственное сердце, подскочившие к горлу, я непонимающе обернулась. Внутри царило смятение, не дающее собраться с мыслями и все же, я стала послушно спускаться по ступенькам, почему-то не посмев спорить и возражать.
Да, объяснений его странному поведению не прибавилось, но этот поцелуй без слов сказал о том, что мои чувства взаимны. И, хотя я до сих пор понятия не имела, что между нами, насколько Лазарев серьезен и искренен, я просто верила ему. Потому что он просто попросил ему верить.
Навстречу мне поднимался высокий темноволосый мужчина с короткой стрижкой, с залысинами, который не привлек бы моего внимания, если бы только сам не остановил меня вопросом:
— Прошу прощения, девушка, вы здесь живете? Вы не могли бы побыть понятой? (прим. люди, присутствие которых необходимо при оформлении некоторых процессуальных действий)
Будучи увлеченной мыслями о неожиданно оборвавшемся поцелуе и тысячей вопросов, возникших у меня по этому поводу, смерив мужчину в темном плаще удивленным взглядом, я лишь рассеянно отозвалась:
— Извините, не смогу, я очень спешу.
Он понимающе кивнул и отступил, позволяя мне продолжить путь вниз по ступенькам. И тогда я увидела, что вслед за ним по лестнице поднимаются восемь человек в знакомой черной униформе, балаклавах и с пистолетами на веревочках, которые когда-то напомнили мне резинки для детских варежек.
Только на этот раз сей факт не вызвал во мне улыбки. Вместо этого в грудной клетке будто что-то сжалось до боли.
Я получила ответ на вопросы о том, почему Лазарев не успел мне ничего рассказать, и почему прервал наш такой долгожданный и сладкий поцелуй, от которого до сих пор покалывало распухшие губы.
Потому, что кажется сегодняшнее «бралово» намечалось по его душу. И Денис знал, что из категории «третьих» переместится в категорию «вторых».
«Верь мне» снова четко прозвучали в сознании его слова.
А разве у меня был выбор?
Теперь машин у подъезда стояло немерено, среди них действительно было несколько полицейских, одна из которых не так давно случайно выдала себя некстати попытавшейся взвыть сиреной. Нарастающая паника сковала льдом внутренности и мышцы.
Но я лишь сильнее сжала в кулаке переданную Денисом микро флеш карту, на ходу вызывая такси и прошла мимо суетящихся сотрудников спецслужб, изобразив на лице безразличие, будто происходящее совершенно меня не касалось.
16. Прозрение
Лишь сев в машину такси я позволила себе расслабиться и выдать нарастающий с каждой минутой страх тяжелым прерывающимся дыханием.
Прислонилась пышущим жаром виском к холодному стеклу пассажирской дверцы. Хотелось расплакаться от непонимания происходящего и бессилия. К такому жизнь меня не готовила.
Что вообще происходит? Почему к Лазареву пришли с обыском?
Он же адвокат. А даже моих теоретических знаний об уголовном процессе хватало на то, чтобы понять, что он, так называемый «спецсубъект» (прим. лицо, пользующееся определенной степенью неприкосновенности), и ради производства такого обыска сотрудникам следственного комитета нужно было как минимум возбудить в отношении Лазарева уголовное дело, вызвать представителя краевой Адвокатской палаты, и получить необходимое постановление суда с точным указанием того, что и почему они собрались у него изымать.
«Адвокат всегда ходит по краю между «законно» и «не законно» — его слова. Так неужели он перешел эту грань? Воображение нарисовало в голове страшные картинки жестоких убийств и непонятных финансовых махинаций, от которых я отмахнулась. Скорее просто перешел кому-то дорогу, подтверждая другие свои слова о толпах недовольных.
И все же внутри все трепетало от беспокойства и собственной беспомощности. Приехав домой, я не отрываясь листала в смартфоне новостные каналы, понимая, что информация о Денисе просто обязана была туда рано или поздно просочиться, и не ошиблась.
Слитые, скорее всего, кем-то из сотрудников полиции, кадры, запечатлели, как Лазарева, с заведенными за спину руками, выводят из подъезда его дома и увозят, догадываюсь куда, в одной из полицейских машин.
«Задержан известный адвокат» — гласила подпись под фото, а из следующего ниже комментария можно было узнать, что подозревают Лазарева в хищении денежных средств в особо крупном размере… со счета бюро «S».
И вот эта приписка заставила меня напряженно сглотнуть образовавшийся в горле ком.
Вот, значит как. Денис похитил деньги со счета бюро. Но зачем ему это, если он действительно ни в чем не нуждался? Чтобы насолить отцу, которого все равно больше нет в живых? Как-то это слишком мелочно для него. Может, Сушкову?
Сомнений в причастности Лазарева к произошедшему у меня не было. А если и были хоть немного, они рассеялись после того, как я поверила содержимое микро флеш карты, содержащей сканы каких-то договоров, номера счетов, непонятные файлы, для обработки которых требовалась какая-то программа.
К вечеру зашла Аллочка, от которой за версту веяло обеспокоенностью и тревогой.
— Ты как? Я думала, опять ревешь. С момента появления в твоей жизни Лазарева, ты стала делать это с завидной регулярностью, — заявила она сходу. — Это что?
— Уголовно процессуальный и уголовный кодекс, — отозвалась я, не поднимая головы от экрана макбука.
Вопреки ожиданиям подруги, плакать мне не хотелось. Хотелось понять, что грозит Денису? Как долго он будет в изоляторе временного содержания? Могу ли я чем-то помочь или хотя бы как-то его увидеть?
— Ты что, защищать его собралась? — удивилась она.
Было бы неплохо. Но невозможно. Больше всего мне, конечно, интересно было узнать его мотивы. Вспомнила, как Денис говорил, что поступает так, как считает правильным и справедливым. Так почему он посчитал таковым хищение денег S?
— Не смогу я его защищать, для этого адвокатский статус нужен. Да и сам он вряд ли действовал наобум и не предусмотрел такого развития событий. Просто хочу понять, что ему предстоит пережить, — потерла переносицу, устав хмуриться от сосредоточенности на изучаемых документах.
С момента задержания Лазарева я сама себе казалась натянутой струной и понимала, что никак не смогу избавиться от этого напряжения, пока не разберусь в ситуации. И в кои то веки я сама села за нелюбимую уголовку, потому что теперь от этих знаний зависела не оценка в зачетке, а мое собственное спокойствие. И свобода Лазарева.
— Ты же это в институте проходила? И зачем оно тебе?
Она присматривалась ко мне, пытаясь определить, действительно ли со мной все в порядке. Или вот это мое новое маниакальное увлечение уголовным правом — первый признак легкого,
