косицы. Чем сильнее дёргалась Привратница, тем туже затягивался узел, и стремительно менялась молодая половина лица, теряя под наползающими морщинами былую красоту. Через секунду все завершилось — от статной и высокой Привратницы осталась только скрюченная тень, она тряслась, пытаясь что-то сказать, но из беззубого рта вырывались одни лишь всхлипы. Как и надеялась баба Гана, праклён замкнулся, вернув Христине причинённое ею зло и превратив в жалкую развалину. И Ясе было её ни чуточки не жаль.
— Баба Гана! — больше не сдерживаемый верёвкой, Игнат неловко привстал с кровати. Он провёл руками по лицу, стряхивая с себя сонный дурман, и когда Гана подошла его обнять, уткнулся в её плечо и замер.
Потом были бабкины слёзы, и сбивчивые расспросы Игната, и тоскливый беспомощный вой Христининых служек, и радостный гундёж прындика…
Дома у бабы Ганы их встретили Малинка и хатник, и даже рыжий печурник вылез поприветствовать победителей.
На столе уже всё было готово для пира — красовался пышный пирог с румяной корочкой, стояли мисочки с соленьями и острой закуской из чеснока, картофеля и хлеба, горкой поднимались на широком блюде вареники с тёрном и вишней. Расстаравшаяся дамася приготовила и суп на берёзовом квасе, и сладко-кислую солодуху, нарезала толстыми ломтями аппетитную и душистую от специй домашнюю колбасу…
Голодные и измученные Яся с Игнатом с жадностью набросились на еду, прындик не отставал от них, одна лишь Гана потягивала поднесённый Малинкой отвар и ничего не ела.
Чуть позже Игнат засобирался в лес — на поиски пропавшей Катьки. Бабка с трудом отговорила его от этой напрасной затеи, решив не скрывать правду о том, что Катьки, той Катьки, в которую он так страстно влюбился, больше не существует.
— Пропала она, Игнаш. Полуверицей стала. Кто маску Привратницы примерил — половину себя потерял. Так и будет мыкаться теперь — и не человеком, и не нечистью.
— Помоги ей, баб Ган. Придумай что-нибудь. Ты сильная, ты Христину одолела!
— Сила здесь не при чём, маё сэрца. Пустая она внутри, твоя Катя. Не узнает ни тебя, ни Ясю. Так и будет скитаться, идти без мыслей и целей — сама не зная куда и зачем.
— И совсем-совсем ничего нельзя сделать? — Яся умоляюще взглянула на бабку.
— Да что сделаешь-то с пустой оболочкой? — рассердилась Гана. — Разве что подселить кого можно, но то будет точно не ваша Катька.
Игнат ничего не ответил — перед глазами возникло отрешённое Катькино лицо, невидящий взгляд, неуверенная походка… Она стала такой под действием колдовства, и Христина виновата в том лишь отчасти — ведь всё случилось из-за него! Проклятье напоследок коснулось чужой судьбы, наложив на неё свой губительный отпечаток.
— Не виновать себя! — Гана поняла, о чём он подумал. — Любовь не всегда бывает светлой, маё сэрце. Иногда она темнее самой чёрной ночи, и не щадит никого!
Притихшая и печальная, Яся задумалась о бабкиных словах. Прислушиваясь к себе, пыталась понять — смогла бы она ради своей любви пойти наперекор всему, порушить человеческие судьбы, как Христина. А сделав это — смогла бы быть счастливой?
Игнат по-прежнему не замечал её. Подавленный случившимися с Катькой переменами, он толком даже не радовался тому, что его избавили от проклятья. И Яся не могла его винить. Она почти смирилась, что ничего не значит для Игната, и поклялась себе, что забудет его, не станет отравлять себе жизнь неразделённым чувством.
Время от времени Яся притрагивалась к лицу, украдкой смотрела на руки, словно желая убедиться, что остаётся собой. Заметив это, Гана поспешила её успокоить, подтвердила, что всё действительно осталось позади.
Бабка выглядела усталой и бледной, но держалась бодро. Вернув Игнату кастет, рассказала про заключённую в него силу и велела спрятать.
— Держи его подальше, Игнаш. Он от владельца подпитывается. Много даёт, но много и забирает. И это нормально — за всё нужно платить.
— Значит, ты такой особенный… — Игнат коснулся пальцами черненого остова. — Будешь со мной дружить?
— Осторожней, Игнаш! — Гана неодобрительно наблюдала, как Игнат поглаживает кастет. — На нём, видишь, буковки? В них заговор. Его сильный колдун наложил, ничем не перебить. Это очень опасное оружие. Беспощадное. Не носи его без нужды, а лучше — спрячь.
— Интересно, откуда он у прадеда?
— Про то мы никогда не узнаем. Я уверена только в том, что он собирался использовать кастет против Христи, но не успел…
— Он начал, а я довершу! — Игнат рубанул кастетом воздух, и домовые Ганы порскнули по углам с испуганным писком. Дремавший прындик подскочил встрепанным колобком, замахнулся молоточком на невидимого врага.
— Осторожнее! — прикрикнула Гана. — Или ты не слышал меня, маё сэрца? Христина получила сполна. Разум её остался прежним, а тело подвело. Сделалось немощным, больным! Ты и сам знаешь, каково это. Помнишь себя после аварии? Это гораздо страшнее, чем смерть. А для ведьмы страшнее вдвойне!
— Христина не сможет колдовать? — догадалась Яся.
— Не сможет. И силу, и умения — всё праклён забрал. По делу и наказание. Забудь её, Игнаш. О себе думай. Жениться бы тебе, зажить своим домом. А за невестой дело не станет.
— И верно, сябрук! — прындик восторженно кувыркнулся. — Вон дзеўка сидит — чем тебе не невеста? Сосватаем её, пирушку закатим!..
— Тебе бы только пировать… — Игнат щелкнул крохотуна между рожек-колючек, и не взглянув на закрасневшуюся Ясю, снова заговорил о проклятье. — Баб Ган, а как сработал праклён? Как Христина его наложила?
— Да через платье же! Подробностей я, конечно, не знаю, но мыслю, что она обрядила в него невесту — подружку свою, которую предпочёл ей твой прадед.
— Значит, говоришь, беспомощная она? — задумчиво протянул Игнат.
— Как младенчик нарождённый! Останется в своём дому под присмотром вострухи и праха. Если они не решат поменять хозяйку.
— А он могут?
— Сами-то вряд ли, но если по вещице ихней забрать да кому другому подкинуть — перейдут к нему сразу, станут служить так же преданно. — бабка подмигнула Игнату, словно намекая на что-то.
— А её второй дом… заброшка… — решилась спросить Яся, — так и останется стоять?
— А что ему сделается? — Гана подошла к печи, поворошила в топке дрова. — А ты что же думала — исчезнет он? Как в сказке?
— И те, что внутри — останутся тоже?
— Ну да. Они ведь при доме посажены, Христинины служки. Привязка работает. Как сидели, так и будут сидеть. Что им еще делать. — бабка внимательно взглянула на расстроенную Ясю. — Почему спрашиваешь? Или пожалела кого?
— Мору. Запечную. Она мне очень помогла.
— За то ей благодарность пошлём — Малинка соберёт гостинчик, а печурник отнесет, он к
