и разложила стопками на журнальном столике возле дивана. С одной стороны книги, написанные акудзинами, с другой, книги, написанные людьми. Сама же, подхватив свои сумки, направилась осматривать дом.
Кухня была довольно большой, блестела, словно на ней вообще никогда не готовили. На первом этаже она обнаружила ещё кладовку и постирочную, санузел, бильярдную и небольшой крытый бассейн.
На втором этаже было пять дверей. За одной из них сейчас находился Марк, и беспокоить его она не решилась. Ещё за одной обнаружился огромный кабинет с мебелью из темного дерева. Здесь все было заставлено стеллажами под потолок. Книги были везде — на двух столах, приставленных друг к другу, на тумбочках, на полу — видно было, что хозяин дома проводит тут львиную часть своего времени.
За другими дверями обнаружилась ванная и две комнаты, обставленне одинаково. Видно, гостевые, так что Маша выбрала одну из них, разложила вещи и спустилась вниз.
В холодильнике было пусто, если не считать скисшего молока и половинки яблока. Зато в морозилке обнаружилась куча полуфабрикатов, так что она решила соорудить обед из овощей и замороженных котлет.
Перекусив и поняв, что Марка ждать не стоит, Маша устроилась в гостиной. В доме было холодно, так что, укутавшись в теплый плед, она включила торшер и открыла книгу с иллюстрациями на странице с акудзином.
— От него нет спасения... — прочла она текст под картиной. — Но почему же ты изображён мертвым?.. — прошептала Маша.
Вчера Марк показывал ей посмертные фото девушек. Они были точно такие как на изображении.
Отложив открытую книгу на край столика, Маша взяла следующую. Ярослав Дзержинский, востоковед, упоминал в своей работе редких существ, хоть и именовал их исключительно акуре.
Этот автор был уверен, что ни убежать, ни убить акудзина невозможно. Демоны, если присосались, то выпьют досуха твои эмоции, а без эмоций ты умрёшь. Они подавляют человека, заставляя бояться акудзина ещё больше, усиливают страхи, усиливают боль. Человек перестает помнить себя, им овладевает животный страх, сопротивление которому бесполезно.
Маша отложила труд господина Дзержинского и взялась за увесистый томик Ричарда Морриса. Но и этот автор утверждал, что от японских демонов нет спасения. И следующий автор был того же мнения.
Так, в тщетных попытках отыскать хоть что-то полезное среди авторов-людей, прошел весь день. Наступил вечер. Буря за окном и не думала прекращаться. Будто зависла над домом чёрная мрачная туча и не двигалась, пытаясь утопить всю округу.
А Маша все никак не могла согреться, и даже книги не помогали отвлечься. На мгновение пожалела, что заставила Марка покинуть уютный домик на острове посреди океана. Там было тепло, уютно и сытно. Да и Голицын в плавках зрелище восхитительное, вызывающее только приятные эмоции.
Послышались тихие шаги. Кто-то шел к ней, легко ступая по пушистому ковру. Маша обернулась. Марк в одних спортивных штанах глянул на закутавшуюся в плед гостью и поспешил растопить камин.
Сразу стало уютнее, теплее и веселее. Марк присел рядом с Машей и пододвинул к себе книгу, открытую на странице с иллюстрацией, на которой был изображён акудзин.
Он молчал. Выглядел измученным и уставшим. Разглядывал картинку, будто она могла дать ответ на все их вопросы.
— Я обед приготовила, — неловко прошептала Маша.
Он мотнул головой, как бы говоря, что сыт, посидел с минуту молча и наконец повернулся к ней:
— Прости, что напугал.
— Ты не напугал, — ответила Маша, и почему-то ей сделалось совсем неуютно.
— Не надо врать существу, которое чувствует человеческие эмоции, — строго попросил он. — Напугал и сильно. А сейчас я чувствую твое смятение и смущение. Почему?
— Не знаю, — честно призналась Маша. — Выглядишь так, будто разгружал вагоны с углем. Я хочу помочь, но не знаю как. Не знаю, как разговаривать и что делать. И я не сильно испугалась. Просто это было неожиданно.
— Я купил этот дом не просто так, — он откинулся на спинку дивана и положил книгу себе на колени. — Здесь недалеко хоспис. Я со своей силой могу дотянуться до эмоций его обитателей. А потом выяснилось, что соседи у меня тоже интересные. У каждого второго какие-то фобии и странные предпочтения.
Маша молчала, давая ему высказаться, а он продолжал, глядя на языки пламени в камине:
— Вот соседка напротив боится умереть. Причем, по ее мнению, может умереть ото всего — начиная с удара молнией, заканчивая заражением крови от мелкой царапины. Через дом живёт пара, любящая БДСМ. Боли там прилично. Соседи справа многодетные, и все дети боятся своего отца. Нет, он неплохой человек, просто очень авторитарный. А я питаюсь ими и ещё усиливаю их негативные эмоции. Делаю им хуже. Я монстр, демон, древнее существо, которому плевать на людей. Вы, ваши чувства, эмоции — просто еда и ничего больше.
— Если бы ты так думал на самом деле... — робко начала она, — ты бы не пытался меня спрятать и защитить. Ты бы выпытал все, что я видела, стёр бы память и плевать на то, что со мной случится.
— Жаль, что ты не акудзин, — бросил Марк.
— Жаль, что ты не человек, — парировала Маша.
Он наконец-то взглянул на нее, но как-то странно, отрешённо.
— Жаль, — наконец ответил он.
Маша подумала, что он сейчас встанет и уйдет, но вместо этого Марк положил книгу на столик и придвинулся к ней. Убрал прядь ее волос за ухо и поцеловал в висок, нежно и осторожно. У Маши внутри поднялась волна тепла, моментально стало жарко, а сердце забилось чаще.
Он улыбнулся. Почувствовал ее эмоции. Всё-таки у того, что он акудзин, лично для нее были значительные минусы — он читал ее, как открытую книгу.
И Машу это смутило и разозлило одновременно, что вызвало у Марка ещё большую улыбку.
— Нечестно, — буркнула Маша, но он тут же подавил протест поцелуем.
Она растворилась, пропала, ответила так страстно, что сама от себя не ожидала.
Плед упал на пол, туда же полетела одежда. Она жаждала, чтобы крепкие объятия стали ещё крепче, прижималась к его горячему телу, чувствовала его возбуждение. И Марк дал ей то, что она хотела. Сначала осторожно, будто изучая ее, затем смелее, когда понял по волнам удовольствия, исходящим от нее, что делает все верно, делает так, как ей нравится.
Теперь он не чувствовал в ней ни капли смущения, стыда, страха. Ощущал только жгучее желание, страсть, нежность... Любовь?
