премии Тарумову. В общем, просто и доходчиво Моне объяснили, что он вляпался. Даже в России при том бардаке, который творится в киноиндустрии, никто не рискнёт делать фильм о Неваляеве – даже едкая сатира не пройдёт, потому что после премьеры режиссёра могут просто-напросто прибить в подъезде собственного дома. Но Моня и на этот раз найдёт возможность выкрутиться – заплатит кругленькую сумму Коле Галкину и отправит в турне по городам и весям, пусть развлекает африканцев и малайцев, у него это получится.
А что если и впрямь надо всех простить? Может, прав Егор? Люди вынуждены жить по тем законам, которые вовсе не они придумали…» Эту мысль Элен не завершила, потому что на скользкой дороге машину занесло. Ещё чуть-чуть, и могла врезаться в двигавшийся ей навстречу трейлер. На этот раз повезло – видимо, чёрная полоса для неё закончилась. Да, ещё не время подводить окончательный итог. Вот и с работой всё наладилось – Чаусов устроил её в представительство французской нефтяной компании. Видимо, надеется, что сможет с её помощью контролировать то, что там происходит. Хотя вряд ли французы доверят ей служебные тайны, разве что снова пригодится её обаяние и умение ладить с людьми. В общем, не всё так плохо, ещё остаётся слабая надежда, что удастся что-то изменить…
И ещё припомнилось то, что Егор сказал ей напоследок: «Я не буду считать себя проигравшим до тех пор, пока борьба с коррупционерами продолжается в нашей стране хотя бы кем-то». Не то чтобы эти слова внушали оптимизм, но стало очевидным, что Егор не сдался.
Глава 21. Сон в зимнюю ночь
Декабрь выдался снежным, вьюжным, сугробов намело столько, что хоть на карачках, хоть ползком через них перебирайся. Давно такого не было, да и весь этот год стал на редкость холодным и пасмурным, вопреки предсказаниям синоптиков. Обещанного глобального потепления как не бывало, по крайней мере, на Среднерусской равнине. И на том спасибо, потому как жара и засуха в дополнение к тому, что творилось в Москве тем летом – это было бы уж слишком. Целый день с высунутым языком бегаешь из магазина в магазин, чтобы закупить продукты впрок, а всё равно есть очень хочется.
Слава богу, к декабрю всё как-то поутихло, да и бегать, по большому счёту, стало некуда. Разве что в очередной раз посетить оптовую базу Фуд Сити в Мамырях. Да и что там брать? Кроме уже опостылевшей свиной тушёнки «made in Kiev» и латвийских шпрот ничего съедобного не найдёшь, хоть застрелись.
Вот и сегодня Егор сумел отовариться в ближайшем супермаркете всё той же свиной гумпомощью из братской Украины, да узбекской картошкой, которая доставлялась обходным путём, через Баку, Батуми и Одессу. Хлеба не было – поленился занять очередь днём. Са̒хара давно уже днём с огнём не сыщешь, так что пей теперь чай вприкуску с воспоминаниями о конфетах «Мишка на Севере» и черничном торте.
А с недавних пор возродилась профессия мешочника. Уже облазили в поисках жратвы всё ближнее Подмосковье, но риск нарваться на заслон тамбовской или костромской полиции удерживал от авантюр – пускались в дальний путь только наиболее решительные и изворотливые, да те немногие москвичи, которые могли рассчитывать на провинциальную родню. Остальные пока присматривались, надеясь, что Калуга, Тверь и Ярославль изменят своё отношение к столице и снимут продуктовые кордоны. Конечно, голод не тётка, однако не на танках же туда прорываться. К счастью, вентили на газопроводе не решились перекрыть, так что теплоцентрали работали, и с отоплением не было проблем.
Армия пока сохраняла нейтралитет. Вояки заняли круговую оборону, но снабжали их, как положено – продукты со складов госрезерва доставляли в Кубинку, Алабино и Монино на транспортных самолётах либо сбрасывали на парашютах. Тут, если повезёт, можно поживиться – тюки с тушёнкой, овощными консервами и мукой нередко относило ветром за территорию военных городков.
Подразделения Росгвардии разместились поблизости от госучреждений. Ну а полиция… Её и раньше при всём желании не сыщешь, а теперь и вовсе – даже омоновцы переоделись в штатское, однако на улицу не рискуют выходить, предпочитая охранять офисы крупных компаний, банков, торговых центров и бутиков. Только кому теперь нужны все эти побрякушки, заграничное барахло и электроника? Ведь до того дошло, что колбасы и сыра невозможно купить даже за евро и за доллары!
Всё бы ничего, бывали на Руси времена и гораздо хуже, но, господа хорошие, сколько можно издеваться над людьми? Зачем вся эта хренотень, если в перспективе тебе вместо законной власти в очередной раз подсунут фигу с постным маслом в виде правящего триумвирата или временного комитета по наведению порядка?
Егор шёл к дому через Воронцовский парк. Здесь тоже не убирали снег, однако за день жители окрестных домов протоптали тропу, так что даже при потухших фонарях невозможно заблудиться – в магазин через парк вела одна дорога. Шёл осторожно, не глазел по сторонам, думая только о том, как бы целым и невредимым добрести до дому.
Но вдруг показалось, что он здесь не один – на ходу обернуться не решился, поскольку есть риск ненароком угодить в сугроб. И тут почувствовал тычок сзади в ногу, словно бы кто-то намекает, что надо уступить дорогу. Подумал: «Видимо, очень уж торопится. Если так, мог бы попросить, хотя на таком морозе если кто и выходят на улицу, то лишь замотав шарфом и рот, и нос – особенно не разговоришься».
Пришлось остановиться и посмотреть, кому там невтерпёж. Это был всего лишь пёс. Ещё пару месяцев назад много таких бродило по округе, ну а теперь в дневное время не встретишь ни кошку, ни собаку. Не хотелось думать о том, куда все они исчезли. Но вот этому пока что повезло…
– Что же мне с тобой делать? – пробормотал Егор. – На прокорм пса лишнюю банку консервов не дадут, а дома у меня и горбушки хлеба не найдёшь… Так что извини, приятель! Тут с голодухи как бы самому ноги-то не протянуть…
Видимо, пёс понял. Тоскливо глянул в глаза Егору и, опустив мохнатую голову, убежал куда-то в темноту…
Это видение заснеженной, оголодавшей Москвы преследовало Егора уже несколько ночей подряд, и каждый раз, просыпаясь, он задавал себе вопрос: к чему бы это? Такое впечатление, что некто всевидящий, всезнающий предрекает нам катастрофу. Смущало то, что, даже если и впрямь к этому идёт, он всё равно ничего не в силах изменить. Тогда зачем этот ночной кошмар, после которого полдня не можешь
