Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
Она, закинув голову, сделала хороший глоток, потом протерла полой халата горлышко бутылки и передала ее мне.
Я отхлебнула в свою очередь. И хотя виски из-за его сивушного запаха не относится к моим любимым алкогольным напиткам, но в данный исторический момент крепкая жидкость, обжегшая горло и растекшаяся по желудку теплом, была, надо сказать, очень кстати, так как сняла напряжение и прояснила голову.
– Почему же ваши босоножки могут стать компроматом?
– А потому, – ответила она, горестно качнув головой, – что есть люди, которые прямо ждут, чтобы меня сгноить.
Галина помолчала, потом, сделав хороший глоток виски, спросила:
– Ты вот мне, поди, завидуешь, да?
Я пожала плечами:
– Да вроде нет.
– А вот мои бывшие подружки аж до посинения завидуют. Ну, те, которые в школе, а потом в техникуме. Они-то все там, внизу, в бедности колупаются, а я одна вон куда забралась: и муж богатый, и бриллианты, и прислуга, и дом-дворец, и икра по стенам. Только зря они завидуют. На меня иногда такая тоска накатывает… Свет немил… Знаешь, у моего отца, Герасима Петровича, царствие ему небесное, была такая приговорка: «деньги – тлен, одёжа – тоже, жизнь, любовь всего дороже». Я, когда маленькой была, над ней посмеивалась, а теперь поняла: прав был батя.
Галина отхлебнула виски, прижала бутылку к щеке и закрыла глаза. Я подумала, что она задремала, и потихоньку решила ретироваться, но она схватила меня за руку и снова усадила на постель.
– Хочешь, я тебе о себе расскажу?
Я пожала плечами:
– Хорошо, расскажите.
– Так вот, слушай. – Галина приложилась к горлышку, хлебнула, утерла губы полой халата. – К тому времени, когда я еще в начальной школе училась, советская власть приказала долго жить, и в станице у нас бардак был страшный. Совхоз развалили, работы никакой не было, народ жил с огорода, со своей скотины. Кто половчее, тот приворовывал… Батя у меня был шибко идейный и честный, поэтому в новую жизнь вписаться не сумел, а запил и помер. Мать после этого долго в себя прийти не могла, почернела с лица и даже как-то заговариваться стала. Потом ничего, очухалась. Да и куда денешься: хозяйство большое – корова, поросята, гуси, куры. Ну, а от меня-то помощи немного было, не хотела я, как мать, спину гнуть и руки себе портить. Да и мать шибко меня работой не гнобила, мечтала, чтобы у меня была чистая, городская профессия. И вот после восьмого класса поехала я в Ростов к маминой тетке, бабке Пелагее, и поступила в кооперативный техникум учиться на оператора ЭВМ. Бабка Пелагея была мне рада. Она одиноко жила, и ей было скучно. Сын ее, дядя Паша, давно из дома ушел – сначала в Чечне воевал, а потом переехал в Подмосковье, некоторое время помыкался, а потом поступил начальником службы безопасности в большую фирму. Училась я хорошо, участвовала в общественной жизни, завоевала титул королевы красоты нашего техникума, и мою фотографию даже в газете «Вечерний Ростов» напечатали, правда, я там плохо вышла.
И вот в мае, когда я уже заканчивала техникум, к бабке Пелагее приехал погостить дядя Паша. Я его даже не признала, потому что только в детстве видела. И он меня сперва не узнал, а потом, когда бабка сказала ему, что я Ксанина дочка, удивился, что я такой красавицей выросла, посадил в свой шикарный джип и повез к нам в станицу. И стал уговаривать мою маму отпустить меня с ним в Техноград. Рассказал, что он не последний человек в очень большой и серьезной фирме, занимающейся электроникой, и обещал, что устроит меня наилучшим образом по специальности, и получать я буду хорошие деньги и даже смогу кое-что присылать домой. Мама с дядей Пашей с детства дружили, она знала, что он человек надежный, порядочный, и согласилась отпустить меня с ним. Правда, я сперва заартачилась, потому что меня как раз пригласили участвовать в городском конкурсе красоты, но дядя Паша строго сказал, что он знает, чем все эти конкурсантки заканчивают, и лучше работать в серьезной компании среди достойных людей, чем вертеть голой жопой перед пускающими слюни братками.
Когда мы приехали в Техноград, дядя сразу же снял мне однокомнатную квартиру и дал денег на шмотки, чтобы купила приличную одежду для офиса. Я, конечно, была очень довольна. И даже сходила в парикмахерскую, сделала себе модную прическу и маникюр. А потом он привез меня к себе на работу, чтобы представить своему шефу. И там в кабинете за большим столом я увидела пожилого носатого дядьку. Это был Антон Зиновьевич. Он по рекомендации дяди Паши взял меня к себе помощницей секретарши. Та была беременна и собиралась в декрет, а я, значит, должна была ее на время заменить. Я сперва обрадовалась: работа не пыльная, начальник – мужик интеллигентный, рук не распускает, да и жена у него симпатичная. Я ее раз видела, когда она к нему приходила вместе с директором подшефного детского дома. Такая женщина приятная, улыбчивая, совсем не похожа на важную даму. Так я отработала на подхвате пару месяцев, пока его секретарша Людмила не ушла в декрет. У нее, надо сказать, муж был богатым, его фирма в Технограде дома строила. И я удивлялась, почему Людмила дома не сидит. А она смеялась: мне, говорит дома скучно, да и Антон – человек замечательный, вот, говорит, увидишь, он еще на всю страну прогремит… Ну вот, она ушла, а я пересела за ее стол. Месяц отработала, а потом однажды приехал ко мне вечером домой дядя Паша чайку по-родственному попить и начал со мной такой разговор…
Галя судорожно вздохнула, отпила из бутылки виски, вытерла ладонью рот, помолчала. Я ее не торопила, я понимала, что, пережив такой стресс, она была немного не в себе, и ей нужно было высказаться, и я для нее в данный момент являлась чем-то вроде психотерапевта, а полбутылки виски резко сократили социальную пропасть между нами и заставили ее откровенничать. Ну и если уж быть до конца откровенной, то и гены моих прабабок, умевших разговорить кого угодно, тоже сыграли свою роль, потому что мне очень хотелось знать, имела ли Галина какое-то отношение к смерти Марии Эрнестовны.
– Ну так вот. Пел мне дядя о том, какой замечательный человек Антон Зиновьевич, какой он порядочный, какой щедрый. Как заботится о своем персонале. Ну а потом, как бы между прочим, сообщил мне, что есть у нашего хозяина проблемы с личной жизнью, супруга больна по женской части, а он – мужчина здоровый, и, конечно, ему бы хотелось, как всем нормальным мужикам, любви и ласки. Кроме того, он мечтает о сыне-наследнике, а жена родила несколько лет назад дочку и детей больше иметь не может. Ну, я вначале не поняла, куда он клонит, а потом доперла. «Нет, – говорю, – дядя Паша, я его у жены отбивать не буду». А он посмотрел на меня, хохотнул и говорит: «При чем тут отбивать? Он свою жену любит и никогда не бросит. Я о другом: роди ему сына, и всю жизнь как сыр в масле будешь кататься. А мальчонка со временем часть его капитала унаследует. Вот какая у тебя, дурочки, великолепная перспектива! А откажешься, так и останешься на бобах. Потому что, кроме меня, у тебя никакой протекции нет. А красота, она, знаешь ли, со временем увядает».
Я, конечно, заревела, потому что Антон Зиновьевич как мужчина мне совсем не нравился, ну и потом, он такой умный, что мне с ним и разговаривать-то было трудно. Мне, например, больше нравился его шофер Ванечка, красивый, высокий, глаза синие, юморной такой.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
