вечера продолжались, правда, без музыкантов из Тель-Авива. К началу зимы погромы прекратились, и жизнь — как в мошаве, так и по всей стране — стала налаживаться.
Пойдя в третий класс, в начале учебного года, Александр узнал, что одним из убитых этим летом мошавников был отец его соседки. На первой же перемене он подошел к ней и сказал, что как только вырастет, рассчитается с арабами за смерть ее отца.
— Ты обязана мне верить, — сказал он. И спросил, потому что девочка молчала: — Ты мне веришь?
Она кивнула.
Вернувшись домой, Александр рассказал обо всем родителям и спросил, что они собираются предпринять. Похоже, вопрос застал их врасплох. Они молча смотрели на сына, ожидая продолжения.
— Что вы собираетесь делать?
— А надо что-то делать? — спросил Абрамов.
— Да, — сказал Александр.
— Что ты предлагаешь?
— Я хочу, чтобы ты пошел к ее матери и дал ей денег. Они не должны голодать.
— Почему ты решил, что они голодают?
— Потому что у них нет денег. Раз у них убили отца, кто там зарабатывает на жизнь?
Абрамов ответил не сразу.
— Ладно, — сказал он наконец. — Я подумаю, чем здесь можно помочь.
— Поезжай прямо сейчас, — сказал Александр. — Хорошо?
Абрамов кивнул. Он был удивлен, но вида не подавал. Откуда это обостренное чувство жалости у маленького мальчика? И к добру ли это?
Тем не менее он позвал шофера и в тот же вечер приехал к вдове. На плече у шофера был мешок с продуктами. Женщина была ошеломлена их появлением… сначала она бессвязно благодарила Абрамова, потом расплакалась; ведь в такое время каждый думает только о себе. Но она просит их больше не беспокоиться: совет мошава добился компенсации семьям погибших… и еще есть брат мужа, он помогает им во всем. И все-таки спасибо, господин… спасибо… спасибо…
Абрамов вернулся домой и дал полный отчет об этом визите жене и сыну. На сына он посмотрел долгим внимательным взглядом, словно ему открылось в мальчике что-то новое. Откуда в нем все-таки это желание помочь ближнему? Самому Абрамову это было совсем не свойственно. Да, действительно, много лет назад, покидая Россию, он оставил женщине, с которой несколько лет прожил как с женой, значительную сумму денег, но в этом не было никакого сострадания. Это было справедливо. Он честно оплатил полученное им удовольствие и определенные услуги. Не более того. Он, если можно так сказать, платил по векселям; но без особой причины рука его никогда не тянулась к кошельку. Всем, кто в нужде, помочь невозможно, это он усвоил давно. Откуда же такое желание у его мальчика?
Ответ могла дать ему только жизнь. И, глядя на сына, он ласково погладил его по голове, а затем обнял и прижал к себе.
— Ну, ладно, — сказал он. — Хорошо. Вот мы и сделали то, чего ты хотел. Теперь ты доволен?
6
Его тринадцатый день рождения, бар-мицву, в семье отметили с особой торжественностью — с этого момента он считался взрослым. Повар приготовил его любимые блюда. А после ужина они, едва ли не с листа, сыграли вместе трио Шуберта. Родители разрешили ему в этот день пригласить к себе его гостей, кого и сколько захочет, безо всяких ограничений, хотя и намекнули дипломатично и вскользь, что хорошо бы не набивать дом, сверкающий чистотой, грязными оборванцами из мошава.
Александр сказал, что пригласит только одного человека, свою одноклассницу, соседку. Только ее? Да, только ее. Может быть, он хочет пригласить ее вместе с матерью? Нет. Ее одну.
Она пришла точно в назначенный час. И принесла с собой подарок — книгу стихов Бялика. Александр представил ее родителям. Лея, так звали эту девочку. У нее было милое личико, которое заливалось краской при каждом обращенном к ней вопросе. Дом Абрамовых поразил ее своей роскошью до паники, такого она никогда не видела и не могла себе представить. За ужином она не проронила ни слова, кроме нескольких «да» и «нет», а когда Абрамовы потянулись к инструментам, перебралась, образовав публику в единственном числе, на огромный кожаный диван. Слушала музыку она завороженно, затаив дыхание и прикусив полную нижнюю губу. Она просидела, не шелохнувшись, до самого конца, а когда растаял в воздухе последний звук, поднялась с дивана и, снова заливаясь краской, подошла к Ингеборг и прошептала ей что-то на ухо. Улыбнувшись, Ингеборг взяла ее за руку, и они вместе вышли.
Когда они вернулись, Абрамов спросил девочку, понравилась ли ей музыка, и если да, то что ей понравилось больше всего.
— Больше всего мне понравилось то, что играл Алекс, — сказала Лея. — Особенно в середине, когда он играл один.
— Алекс? — засмеялся Абрамов. — Ты хочешь сказать, что моего сына зовут Алекс?
— Так им легче, — объяснил Александр. — Все ребята давно уже договорились так меня называть. И я согласился.
Поздно вечером Абрамов распорядился, чтобы шофер отвез девушку домой. Александр ее провожал. По дороге он признался, что играл совсем без подготовки, а потому плохо. Надо было отказаться, но ему не хотелось огорчать отца. Но когда он вырастет, это он ей обещает, он будет играть так, что никому за него не будет стыдно. Он собирался стать виолончелистом, но не просто хорошим, а лучшим из лучших. Самым лучшим.
— Ты играл чудесно, — сказала Лея.
Он вышел из машины и открыл для нее дверцу. Они пошли по тропинке, которая заканчивалась прямо у дверей ее дома. Там он остановился и сказал ей:
— Я хочу поцеловать тебя. Пусть это будет еще одним подарком.
— Я сама давно уже хочу, чтобы ты меня поцеловал, — призналась Лея.
Сжав губы, они коснулись друг друга и сразу разошлись.
Когда он садился в машину, шофер сказал ему, что, если бы отец и мать видели, чем кончились эти проводы, они были бы очень и очень огорчены. По его, шофера, мнению, молодые девушки так себя вести не должны.
— Ты думаешь об этом плохо, потому что ты араб, — отрезал Александр. — Когда я стану взрослым, я женюсь на этой девушке. Но сделаю это не раньше, чем отомщу за смерть ее отца.
Оскорбленный шофер усмехнулся:
— Чтобы сделать это, надо прежде всего найти того, кто его убил.
— Я найду его, — сказал Александр. — Можешь не сомневаться. Я его найду.
7
За последний год Александр сильно вытянулся и возмужал. Он уже был на голову выше всех в классе. Сидел он теперь за партой один, рядом с ним никого не было. Он пересел после того, как он поцеловал Лею. Зато он проводил
