принципиальностью. Зеркало давало такой простор для обзора, что приходилось искать маленькие радости в ваших грехах, голубки. Я-то думал, он везде тебя объездил, Вики. Ты же так ему давала и так сосала… уверен, задницу тоже подставила, но… нет, вы только посмотрите, сплошное разочарование! Кобыла строптива по сей день. Ты хоть на что-то способен, демон? Баба не укрощена, Ад не твой, и вы оба вот-вот сдохнете!
Яростно корча лицо в гримасе, Маль снова оседлал стул: седлать стулья ему привычнее, чем женщин.
— Если нам не жить и ты готов ставить на кон всё, ответь, почему Уокер попала на землю, — от ярости и своей бесполезности Люция колотит, и сеть снова и снова надсекает кожу в десятке разных мест.
— Земля то, Земля сё… достал со своими «почему»! — Убийца в бешенстве и орёт, но потом замирает, стихает и продолжает уже спокойнее, — хотя знаешь что? Расскажу. Покажу. Эта прелюдия перед смертью даже пикантнее, чем Уокер выдрать. Девчонка тобой провоняла до рёбер, а я, всё-таки, избирателен.
Первое, что Люцифер видит, это поле несостоявшегося боя. Но побережье смотрится иначе. Повсюду сражения, воздух загажен субантрами, их испражнениями и теми кусками воинов, которых хищники рвут на части и потрошат налету.
Второй слайд — склонённая фигурка Виктории. Она пытается поднять кого-то, надрывается, но неистово тянет вверх, а ещё вся трясётся, словно её попутчик прилёг позагорать и отпустил пошлую, но очень смешную шутку, от которой Непризнанная ржёт. Он щурит глаза и вдруг понимает: она не хохочет, она в истерике. В такой невероятной истерике, каких не бывает.
Третьим кадром он смотрит на Мамона. Тот мёртв, и проверять не нужно. Его тело во второй ипостаси постепенно меняет очертания на человеческое и под рукой у мужчины копна чёрных, удивительно чистых для здешнего смрада волос. У дочери архидемона есть только голова, которую отцовская туша словно спрятала от любопытных зевак. А тела у Мими нет.
Четвёртым кадром что-то падает прямо перед носом, дополняя жуткую, кровавую вакханалию. Удивительное дело, сын школьного учителя не сумел сохранить ни рук, ни лица, зато его рубашка кипельно-белая, а воротничок не помялся.
На пятом кадре «фильм» становится торопливым: слева рыдает Мисселина, на её коленях труп Геральда. У учителя отсутствуют видимые повреждения, но сложен он под тем углом, который несовместим с вечностью. Справа сырыми консервами, похожими на куски тунца, рушится то, что было школьным драконом. Среди разорванной плоти можно рассмотреть мертвеца — это лохмач Энди: две его половины, разрубленные по туловищу.
Последней, шестой открыткой на память Люцию показывают, как копьё пробивает грудь Ребекки Уокер. Оказывается у той было сердце, вот это поворот! Женщина долго сражалась и оружием, и чарами, но силы слишком неравны. Когда, вся в золотом, серафим падает, за её спиной по-прежнему рыдает сгорбившаяся над землёй Вики. Она уже не стремится поднять неизвестного, но, внезапно, хватает его руку, жадно целует костяшки и гладит своё лицо чужими, омертвевшими пальцами.
Манжет на запястье покойника чёрный, закатан до локтя, и на коже Люцифер видит татуировки, определённо зная, как зовут «неизвестного».
— Джек-пот! — Голосит Маль. — Понял наконец?
— Этого не было, — демону требуется совладать с голосом.
— Это у тебя этого не было, а у неё — было.
— Время?
— Время.
— Ты протащил её по мирам, борясь с богами, и понял, что можешь перемещаться во времени?
— Только в прошлое. Будущее не создано и не предопределено.
— Твоя мать! — Женский выкрик. — Это началось с твоей матери.
— Верно-верно, — Мальбонте паясничает и показывает «класс» большим пальцем руки. Этот жест ему ни о чём не говорит, но сегодня он видел в городе такой баннер. — Ты бросилась меня убивать, стоило твоему отродью сдохнуть, но ничего не вышло. Я утянул тебя к Небесным Вратам, потом мы помахались с братцами-кроликами, а уж после были Плачущие Девы и моя возлюбленная матушка, — в тоне его начинает сквозить почти религиозный экстаз. — Когда-то, едва я родился, она отмолила своё дитя близ того фонтана, обращаясь к Шепфе и прося за моё бессмертие.
— И я увидела, что это не просто воспоминание, — Вики прикусывает губу и хмурит брови.
— О да-а! — В ответ ей рукоплещут жидкие аплодисменты. — Ты заметила, что это настоящее перемещение в прошлое. И знаешь, что сделала? Ну же, Уокер, вспомнила?
— Я… — она закрывает глаза, силясь представить, как это могло быть. У неё нет файлов в голове, всё удалено, так считает Виктория. Но, внезапно, один за другим, те начинают ярко вспыхивать, напоминая дальний свет на встречке. — Я попыталась утопить тебя. Тебя в прошлом. Вырвать младенца из рук и засунуть в фонтан.
— В цель! — Маль аж подпрыгнул на стуле. Он похож на ребёнка под ёлкой: сочельник наступил, но кроха не желает отправляться в кровать, он намерен дождаться Санта-Клауса. — Память — фантастическая штука. Никакому богу не затереть всех её следов. Никакой ссылке не уничтожить эти зёрна, посеянные в голове.
— Я попыталась тебя утопить, ты остановил меня, — Вики только с виду лежит на диване, на самом деле она занята — прикидывает число шагов до своего оружия в полной темноте, рассчитывает время, затраченное на выстрел в ногу, а потом живописует, как быстро доберётся до журнального столика и до Люция. — Что было дальше?
— Ты разрыдалась, как девчонка. А я… — Мальбонте поджал и без того тонкие губы и сместил взгляд на демона в сетях. Соперник в политике, соперник в мироустройстве, отчасти даже в любовных интересах соперник… и на привязи — зрелище не может не вдохновить. — Да сам посмотри!
Плачущие Девы узнаваемы, но находятся в отдалении от двух собеседников. Там, в антураже воды, которая то и дело сморкается своим жалобным «Кап-кап», видна фигура женщины с пепельными волосами, в руках у неё утробным голосом воет свёрток.
— Ревёшь, потому что всё поняла?
— Что я должна была понять? — Непризнанная хоть и всхлипывает, но собирается, становясь каменной. У неё окровавлено лицо, однако раны спешат затянуться.
— Что если ты убьёшь меня, мои родители не отправятся на Землю и никогда не станут предками твоего рода.
— П-ха! — Она откровенно хохочет, — не велика потеря, Бонт!
— Не называй меня так!
— Убить тебя равнó спасти всех, кто погиб на поле боя. Знаешь, аргумент слишком соблазнителен даже для трусихи вроде меня, — красные полосы девица размазывает рукавом своей туники. И когда только нарядиться успела? Люцифер запомнил её голой в минувшую ночь, с ногами, разведёнными до предела, а, затем, перешедшими этот предел. Он ей тогда с таким остервенением отлизывал, чтобы она ни встать не смогла, ни
