несколько романтических часов. Шевалье был нежен и деликатен и, несмотря на свой почтенный возраст — ему было около пятидесяти — неутомим и ненасытен.
Гретхен, испытывая к французу доселе неведомое ей чувство искренней любви и нежности, вдруг сказала:
— Морис, ты неугомонный гастролер, перепробовавший женщин всех рас и национальностей. Скажи, верна ли легенда о русской женщине как о самой сексуальной и в то же время преданной?
— На мой взгляд, — ответил стареющий кумир, — женщины белой расы, а значит и русские, обладают более изощренной сексуальной фантазией. Моя богатая эротическая практика — тому свидетельство. Сдержанные и даже флегматичные с виду шведки, датчанки и немки гораздо более изобретательны в сексе, чем турчанки или ливанки… А о преданности русских женщин мне нечего сказать — у меня нет опыта общения с ними!
Шансонье вдруг умолк, недоверчиво посмотрел на Гретхен, потом резко произнес:
— Или ты морочишь мне голову, Гретхен, или любовь к тебе лишила меня разума! Ты же — немка, а почему спрашиваешь о моем впечатлении о русских женщинах?!
— Считай, дорогой Морис, — Гретхен и весело рассмеялась, — что опыт общения с русской женщиной ты уже приобрел! Я — русская! По матери… Хочешь, я спою тебе русскую песню? — Не дожидаясь ответа, Гретхен запела «На сопках Маньчжурии» — любимый вальс ее матери.
Когда она закончила петь, завороженный Шевалье прошептал:
— Гретхен, хотя я и не понял ни слова, я покорен… Очень грустная мелодия, но, надеюсь, в моей аранжировке она не будет навевать тоски… Она прозвучит в миноре, будет так же лирична, но станет доступнее слушателям…
Шевалье в чрезвычайном возбуждении нагишом выпрыгнул из постели и закружил по номеру.
— А что если мы ее исполним на два голоса? Это будет фурор! Песня станет гимном нашей любви! Да и вообще, почему бы тебе не выйти за меня замуж? В данный момент я не связан супружескими обязательствами… К тому же я богат, знаменит… Тебя, если ты примешь мое предложение, ожидает красивое будущее! Соглашайся! Я введу тебя в мир богемы, и ты тоже станешь знаменитой… Нет! Ты станешь королевой!
Заметив, как недоверчиво смотрит на него Гретхен, Шевалье подошел к кровати и раздельно произнес:
— Пойми, это не бзик вышедшего в тираж повесы… Это — вполне осознанное предложение! Видишь ли, когда-то давно, на заре моей молодости мне, да, приятно было ласкать женские руки, которые рвали на мне одежды, целовать губы и зубы, впивавшиеся в мою плоть… Но сейчас я более ценю женщин, не с которыми хотелось бы переспать, а с которыми хотелось бы просыпаться! Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду именно тебя? Мы поженимся здесь и немедленно, и я увезу тебя в Голливуд — американцы предложили мне богатейший контракт. Поездка в Штаты станет нашим свадебным путешествием! Ну, как тебе такая идея?
Ошеломленная натиском Гретхен потеряла дар речи и уже с испугом смотрела на шансонье. Встретив ее взгляд, Шевалье бросил Гретхен блузку и скомандовал:
— Немедленно одевайся, едем куда-нибудь, где можно отпраздновать нашу помолвку, обстоятельно обсудить наши проблемы и… твое замужество!
…Благостные и хмельные, они вышли из гостиницы далеко за полночь. И тут Шевалье хватился своего серебристого «ягуара». Снова и снова он возвращался к тому месту, где, как ему казалось, он запарковал авто, но каждый раз находил там не серебристый «ягуар», а красный. Что за черт! Кто посмел подменить машину?!
Секрет превращения «ягуара» из серебристого в красный певцу открыл привратник, на чьих глазах и совершилось это «преображение».
Отчаявшись дождаться своего кумира, поклонницы подходили к его авто и взасос целовали капот, дверцы, багажник накрашенными губами.
* * *
Официанты роскошного ресторана «Кемпински» на Курфюрстендамм сразу узнали модного шансонье, и на столе мгновенно зажглись свечи, а в качестве холодной закуски был подан глубокий серебряный поднос, наполненный колотым льдом, на поверхности которого были уложены громадные «королевские» устрицы. Разрезанные пополам лимоны, словно лилии, плавали вдоль серебряной кромки в талой воде.
За устрицами, обильно сдобренными «шабли» из лучших французских винных подвалов, последовал паштет из гусиной печенки с трюфелями. Затем был черепаший суп и запеченный в сметане атлантический угорь. Шампанское лилось рекой.
На десерт к столу подкатили двухэтажную пирамиду с восточными сладостями, виноградом, киви, ананасами и множеством сортов мороженого…
Гретхен, впервые видевшая такое великолепие, в восторге беспрестанно хлопала в ладоши и… думала, думала, думала.
Предложение Шевалье задело ее за живое. Она готова была его принять, но перед глазами постоянно возникал образ Шелленберга. Как он отнесется к ее браку с шансонье и отъезду в Штаты? Ведь как бы Вальтер ни был влюблен в нее, он еще ее наставник и куратор! Заданий даст столько, что забудешь о любви к Морису! К тому же Шевалье на целых тридцать лет старше… А уж ей-то не знать, что такое стареющий повеса, избалованный славой, деньгами и женским вниманием?! Бзики, капризы, ревность, подозрительность… Как же быть?!
«Решено! — сказала себе Рицлер, — сейчас сыграю с Морисом в детскую игру: „да“, „нет“ — не говорить, „черное“ и „белое“ — не называть, затем посоветуюсь с Вальтером… А что если он скажет „нет“? Плевать, будь что будет — поступлю, как подскажет сердце!»
Глава восьмая. Голливудские каникулы
Шпионские напутствия
Шелленберг воспринял предложение Шевалье вступить в брак с Гретхен с восторгом и энтузиазмом.
— Девочка! — воскликнул Вальтер, — мои обещания ввести тебя в высшее общество оказались пророческими, они реализуются у нас на глазах! Полагаю, что это — только начало… Союз с Шевалье не только раздвинет твои личные горизонты, но и послужит во благо Великой Германии… Да-да! Это — не публичная декларация в духе доктора Геббельса, отнюдь! Это говорю тебе я, шеф политической разведки Третьего рейха! Надеюсь, ты мне веришь? Впрочем, это уже риторика, извини, не сдержался…
Шелленберг мгновенно преобразился и стал ласково, но твердо диктовать то, что, по его мнению, должна была бы сделать Гретхен, находясь в Штатах.
«Herz» слушала его с открытым ртом, поражаясь, как в одном человеке могут одновременно мирно уживаться диаметрально противоположные начала: фантазия сказочника и прагматизм разведчика, отчаянный задор юноши и изощренное коварство крючкотворца, богатейшее воображение романтика и холодный расчет циника…
«Боже мой! — подумала Гретхен. — Как надо верить в проповедуемые им идеалы разведки, с какой страстью отдаваться делу, которому он служит! Неужели и меня в будущем ждет то же самое? Нет-нет, шпионаж — это его работа, которой он предан без остатка. Для меня — приключение, знакомства с интересными
