Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
– Кто здесь с тобой? – шепчет женщина, придя в себя.
– Никого, матушка. Водицы испили бы? – Даша берет с окна липовый ковшик и поит мать. Та пьет неохотно, большая часть воды льется на грубый ворот ее рясы. Рясу накинули на нее уже в монастыре, сняв с телеги, а так всю дорогу везли нагой – на позорище всем прохожим. Даша пока в своем домашнем сарафане, грязном и разорванном на груди, с осыпавшейся вышивкой по вороту мелким речным жемчугом. Мать скользит по жемчугу тускнеющим взглядом:
– Такие ли уборы я тебе в приданое готовила? В золото одеть хотела, лалами разубрать индийскими… Одна ведь ты у меня! Под пыткой не сказала бы, где приданое твое, под последней, страшной пыткой! – Ее искусанные в муках губы судорожно кривятся. – Копила, самое лучшее, редкое отбирала! Хоронила, берегла! На что оно тебе теперь? Все твое приданое – ряска холщовая да вериги тяжелые… Меня о казне царской пытали да о краденом, что мой муж будто бы укрывал… А я о том не ведаю, мое дело бабье! Что же меня пытать, перед детищем родным позорить? Знала б – разве не сказала бы? Разве приняла бы муку такую? Да Господи!
Она прерывисто всхлипывает, Даша тоже потихоньку плачет – день расправы снова встает у нее перед глазами, как наяву.
– А приданое твое цело, – тихо говорит мать, глотая слезы. – И ты у меня цела покуда… Что это, как не Божий промысел? Может, еще и под венец честной пойдешь… Никто, как Бог! Если приведется отсюдова выйти, ступай прямо в Александрову, сыщи наш дом да постарайся сундук-то твой достать! Где закопали его, я тебе сказывала, помнишь? То-то. От вора да и от пожара самое лучшее прятать – в землю. Не забудешь, где? Ты у меня памятливая… В меня пошла… Смотри, молчи про то – и за меньшее убивают! А про твое приданое прямо скажут – краденое, мол, Фуников нахитил казны государевой, свою дочку нарядить хотел… А у вора, мол, украсть сам Бог велел!
Вскоре мать забывается в горячем, мучительном бреду. Даша сидит рядом в тупом оцепенении. Голова ее пуста, сердце горестно сжимается. Думать ни о чем не хочется – все мысли ужасны. Она почти радуется приходу старой монахини и почтительно поднимается ей навстречу. Та с поджатыми губами оглядывает умирающую и что-то шамкает беззубым ртом.
– Что матушка? – робко вопрошает Даша.
– Отойдет к обедне, говорю. Пойду скличу сестер снаряжать ее. А ты прощайся пока. – Ее цепкий взгляд скользит по Даше внимательно и неласково. Она как будто хочет что-то прибавить, но тут же крепко смыкает морщинистые губы, будто запирает их на замок.
Черная тень исчезает в дверном проеме, оставив после себя крепкий запах трапезной – кислых щей и ладана, а Даша склоняется над матерью, трепетно ожидая, что та очнется и еще поговорит с нею. Но та уже и не бредит, и ее застывшее исхудавшее лицо кажется вылепленным из темного воска.
Вдова-казначейша Фуникова-Курцова больше не приходила в себя. Она приняла «глухое» причастие и скончалась еще до того, как первый раз ударили к обедне.
Ночь вслед за ее кончиной Даша провела на полу, лежа крестом и молясь за упокой материной души. Монахиня была тут же и читала по покойной Фуниковой – невнятно и монотонно, изредка возвышая голос, но большей частью бормоча слова, которых плачущая Даша не понимала. Входили и выходили еще другие монахини, что-то делали у обряженного к погребению тела, зажигали новые свечи – Даша никого не замечала, ничего не слышала. Ее тело оцепенело от ледяного каменного холода, ей казалось, что кровь застыла в жилах, язык онемел и никогда уже не скажет ни слова. Никто из монахинь не сказал осиротевшей девушке ни единого утешительного слова, и дочь предателя-казначея горячо молила себе скорой смерти, позабыв и о прежней, легкой и богатой жизни, и о своем мечтанном женихе, и о завещанном матерью кладе, как о чем-то пустом и несуществующем. Наутро из кельи вынесли сразу два тела. Фуникову несли за ограду обители, где для нее уже была готова могила. В ограде, на освященной земле, таких опальных царь Иван хоронить запрещал. Дашу, в беспамятстве поднятую с пола, отнесли в другую келью, посуше и посветлее, где и оставили под присмотром старухи, навещавшей их с матерью в первые дни заточения. Несколько недель девушка бредила, не признавая свою сиделку, и была между жизнью и смертью, так что для нее уже назначили место рядом с матерью. Однако сильная молодая натура взяла верх над горячкой, и Даша медленно, будто неохотно поправилась. За время болезни у девушки выпали почти все ее роскошные волосы, так что при пострижении было срезано всего несколько жидких прядей. В монашестве ее нарекли Доридой.
Глава 7
Он плохо спал эту ночь – постель казалась неудобной, чужой, все время мешали какие-то несуществующие складки на простынях. Дима ворочался, садился, включал ночник, растирал немеющее от усталости лицо, пил воду, в которую Марфа заботливо накапала настойку пустырника, – ничего не помогало. Его подруга тоже почти не спала. Каждый раз, взглянув в ее сторону, Дима обнаруживал, что Марфа лежит с открытыми глазами и, глядя в потолок, о чем-то напряженно размышляет.
В эту ночь, в отличие от предыдущей, Люда не шла у него из головы. Вернулся напряженный страх первых часов после ее исчезновения, и присутствие Марфы ничуть не помогало его снять. Напротив – Диме было тяжело сознавать, что даже при самом благоприятном исходе дела, а именно после возвращения Люды, ничего хорошего их не ждет. Он упрекал себя за излишнюю податливость, слабоволие и не меньше упрекал Марфу за ее, как он считал, беспринципную чувственность. Разумеется, упрекал беззвучно, уже убедившись, что разговоры об угрызениях совести только смешат его новую спутницу.
Уснуть ему удалось только на рассвете, на какой-то миг – так показалось. Он очнулся оттого, что Марфа сильно трясет его за плечо:
– Опять?! Опять кричишь на весь дом! Да что это такое?!
– Где?! – все еще не проснувшись, вскрикнул он и рванулся, пытаясь освободиться от ее цепкой хватки, но Марфа тряхнула его еще раз, и он пришел в себя.
– О господи! – Дима жадно выпил воду, оставшуюся на дне стакана, и взглянул на часы. – Опять этот сон!
– А что снилось? – полюбопытствовала Марфа, ослабляя хватку. – Ты орал так, будто увидел… Я даже не знаю что!
– Зато я знаю. – Он со вздохом откинулся на подушку. – Только не что, а кого. Ивана Грозного.
– Шутишь?
– Он мне снится уже не знаю в который раз!
– И чем ты недоволен? – Марфа удивленно и шутливо заулыбалась. – Я бы рада была, если бы мне приснился какой-нибудь царь. Самой важной персоной, которая мне являлась во сне, была налоговая инспекторша, она делала ревизию нашей документации в прошлом году. Безграмотная, одноклеточная баба, которую непонятно как усадили на такое место! Из-за этой дуры, которая всего и всех боялась и ни черта не знала, я чуть в больницу не попала, а уж времени сколько истратила! И потом, чему ты удивляешься? Купил землю, в которой спрятан клад времен Грозного, читал что-то по истории тех лет – тебе и должны сниться такие сны!
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
