— Ждите тут, — говорит женщина, — сейчас принесу.
— Я не хочу ничего здесь касаться, — будто это заразная болезнь, но я понимаю. Наконец, после долгого молчаливого ожидания, нам приносят темный мусорный пакет, из которого прямо на стол вытряхивают одежду.
Халат в мелкий цветочек темно-синего цвета, резиновые тапочки, самые дешевые, из тех, что можно найти в любом переходе, белье. Я вижу бурые капли на ткани, но не хочу думать, откуда они могли взяться.
— Это все? — уточняет полицейский, женщина кивает.
Молчим. Ева не шевелится, глядя на эти вещи, она вообще замерла так, что я уже опасаюсь за ее состояние. Подхожу ближе, заглядывая в лицо, бледное до ужаса.
— Это… — голос ее ломается, она откашливается, — это не ее вещи, Егор. Это не она.
А я от облегчения выдыхаю, только сейчас понимаю, что чуть в крошку не смолотил собственные зубы.
Глава 35. ЕваСлава богу, слава богу, слава богу.
Я выбегаю из этого царства мертвых так быстро, насколько мне позволяет живот.
Не помню, как прохожу темный страшный коридор, почти не касаясь стен, распахиваю дверь и вываливаюсь.
Меня тошнит так сильно, что я едва успеваю отбежать от здания до ближайших кустов, опускаюсь низко, опираюсь одной ладонью о землю. Это давящее, распирающее чувство появилось еще там, внутри, но ничто на свете не заставило бы меня остаться в угрюмом сером здании ни на одну секунду дольше положенного.
Наконец, я сажусь прямо на поребрик, пытаясь выровнять дыхание. В горле горько от желчи, хочется прополоскать рот, чтобы смыть этот привкус, но вода осталась в машине, а ключи у Егора.
Только сейчас я оглядываюсь по сторонам и понимаю, что Баринов еще не вышел. Я благодарна ему как никогда за то, что он взял инициативу в свои руки. Вся моя бравада растаяла без следа уже на подходе к зданию, я себя попросту переоценила.
И не окажись его рядом, страшно подумать, что меня могло ждать.
Но главное — что эти вещи не принадлежат моей тете.
В тот момент, когда круглощекая женщина вывалила их на стол из черного плотного мешка, мое сердце сбилось с ритма. Я вглядывалась до боли в рисунок халата, похожий и, между тем, абсолютно не знакомый. Вся проблема такой одежды — она типовая, и эти тапочки, которые, наверняка, есть у каждого соседа в нашем доме, и простое белье из магазина чебоксарского трикотажа.
Но вместе с тем, я понимала — это чужое, и к тете моей отношения не имеет.
А значит, шанс, что она жива и в порядке, снова есть.
И этого мне было достаточно, чтобы убежать оттуда, едва успевая перебирать ногами.
Минут через десять я вижу Егора, они выходят вместе с полицейским, говорят о чем-то, но мне не слышно. Я думаю, что стоит подняться с поребрика, но пока не доверяю своему телу, боюсь, что меня поведет. Егор щурится от солнца, смотрит на меня и кивает. Я замечаю, как он пожимает руку полицейскому, и оба расходятся по разные стороны.
Егор идет неторопливо, пряча ладони в карманах брюк. Наверное, ему, как и мне, хочется отдышаться после этого испытания. Я жду, что он протянет мне руку, помогая подняться, но вместо этого Егор опускается рядом, не заботясь о чистоте своих брюк — поребрик грязный и пыльный.
Он достает из кармана пачку сигарет и крутит ее в руках, как спиннер.
— Не бросил? — спрашиваю первое, что пришло на ум.
— Бросил, — но смятая пачка так и остается в его длинных пальцах с аккуратным маникюром. Упаковка скользит меж пальцев, я смотрю, как завороженная за его движениями.
— Это точно не тетя? — словно он может знать ответ, словно, он вообще ее когда-то видел, но мне нужно еще одно подтверждение, даже если оно обманчиво насквозь.
— До конца, не видя, нельзя сказать, все-таки есть мизерный шанс, что ее переодели. Но вызовут твою соседку на опознание, тогда окончательно и поймем.
Я киваю как китайский болванчик, не совсем то, что я хотела слышать, но никто же не обещал, что жизнь будет казаться медом?
Мне хочется поговорить с Егором еще, но его назойливый телефон, словно только и дожидаясь, что мы останемся наедине, начинает усиленно жужжать. Баринов вытаскивает его из кармана, пачка падает на покрытый трещинами асфальт, из нее выкатывается сигарета, сломанная пополам.
— Да, Арслан, — и я впервые слышу голос Егора таким.
Заглядываю ему в лицо преданной собакой, хочу поймать хотя бы немного спокойствия — пусть покажет мне глазами, что там неплохие новости, что все нормально, ну сколько можно, Егор?
А он перекладывает телефон в другую руку и освободившуюся ладонь кладет на мой живот, под грудь. Я ощущаю приятную тяжесть, успокоительную, на которую моментально реагирует сын. Его движения мягкие, почти сонный толчок, похожий на ленивое «привет, пап».
И от этого его сонного потягивания, от потемневшего глубокого взгляда Егора, у меня мурашки толпой бегут вдоль по позвоночнику.
— Я понял тебя, Арслан. Подъеду, — Баринов заканчивает разговор, сути которого я так и не поняла, но мне и не важно. Он прячет телефон в карман, а потом наклоняется и целует живот сквозь ткань.
Так неожиданно, искренне, совсем неуместно, только это — самое необходимое мне сейчас, я касаюсь осторожно его макушки чистой ладонью. Ощущаю пружинящую жесткость его волос, на солнце они отливают золотом.
Интересно, у нашего сына будут такие же? Я хочу, чтобы он вырос похожим на Егора. Никогда в жизни ни один мужчина не казался мне настолько красивым и органичным, как Баринов.
Где-то в детских воспоминаниях остался образ отца, и тот, скорее, не из памяти, а по оставшимся фотографиям. Когда-то идеалом внешности я считала папу, но это было давно, а после встречи с Егором остальные мужчины и вовсе перестали существовать. Поблекли, перестали существовать.
— Пойдем отсюда, — говорит он, убирая руки и греющее спокойствие вместе с ними. Без его объятий я как будто пустая, неполная, мне хочется снова прижаться к нему, чтобы вернуть это ощущение. Но мы и вправду выбрали неподходящее место.
Егор поднимается, отряхивая штаны от сухого мусора, помогает встать мне. Машина, стоявшая на солнце, прогрелась до невозможной духоты, Егор открывает окна, включая кондиционер на полную мощность.
— Тебе нужно куда-то ехать? — спрашиваю тихо. Егор задумался о чем-то, взгляд направлен внутрь себя, и мне приходится задать вопрос во второй раз.
— На работу я уже безбожно опоздал, — усмехается он, — есть плюс в том, что я собственник. Можно прогуливать и за это тебя не лишат зарплаты.
Я улыбаюсь слабо, серая темнота здания за спиной не дает до конца расслабиться, я все еще ощущаю этот холод.
