Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
отчетливыми. Этому также способствовало использование таких исследовательских методов, которые были не очень понятны посторонним.
В XVIII веке научные эксперименты были все еще близки к обычным, повседневным наблюдениям и могли воспроизводиться любителями – такими, как Вольтер, который отрезал головы улиткам, чтобы посмотреть, отрастут ли они заново, подобно хвостам ящериц. Даже в XIX веке практическая наука была еще доступна непрофессионалам: они смотрели в микроскопы, добывали образцы горных пород, собирали гербарии или пользовались относительно простыми устройствами типа бунзеновской горелки. Но научный прогресс все больше зависел от сложной и дорогой аппаратуры. Любители не имеют возможности повторить эксперименты, которые привели к открытию структуры ДНК или бозона Хиггса в физике элементарных частиц. Как в 20-е годы XX века заметил философ Альфред Уайтхед, «научная теория опережает здравый смысл»[483].
Одним словом, университетский кампус превратился в своего рода архипелаг, состоящий из многочисленных островков знаний, отделенных друг от друга стенами «факультетов» (название, принятое в Великобритании), или «институтов» (в Германии и других странах)[484].
Музеи, общества, конгрессы
Научно-просветительские организации, возникавшие за пределами университетских стен с конца XIX века, тоже становились все более специализированными. Новые музеи все чаще ограничивались конкретной тематикой – например, естественной историей, археологией, антропологией, восточными культурами или даже, как один из венских музеев, «военной экономикой». Подобно академическим институтам, старые музеи иногда разделялись на части. В Лондоне Музей естественной истории стал независимым от Британского музея в 1881 году. Четыре года спустя Музей науки отделился от Музея Южного Кенсингтона, ныне известного как Музей Виктории и Альберта. Британский музей постепенно подразделялся на отделы – гравюры и рисунка, монет и медалей, восточных древностей и т. д.
В предыдущей главе уже шла речь о развитии специализированных организаций в ущерб Королевскому научному обществу. Само это общество тоже становилось более специализированным. До 1847 года его члены избирались из всех областей «учености и науки», включая «археологию, нумизматику и изучение древностей», но после этой даты кандидатами могли стать только те, кто занимался естественными науками. В 1887 году специализация пошла еще дальше, и Philosophical Transactions, официальное издание Общества, было поделено на две серии: «A» (математические и физические науки) и «B» (биологические науки)[485]. Правда, несколько археологов и антропологов все-таки смогли стать членами Королевского общества после 1847 года (Джон Леббок в 1858 году, Эдуард Тайлор в 1871-м, Огастес Питт-Риверс в 1876-м, Артур Эванс в 1901-м и Джеймс Фрэзер в 1920-м)[486]. Однако в то время археологию считали естественной наукой, в то время как антропология, несмотря на акцент на культуру в работах Тайлора и других ученых, по большей части воспринималась как область изучения естественной истории человечества.
На профессиональном уровне взаимодействие между учеными из разных стран развивалось благодаря появлению международных конгрессов в конце XIX века, чему способствовало распространение сети железных дорог в Европе. Обычно конгрессы ограничивались определенными дисциплинами. Например, в 1865 году состоялся первый международный конгресс по антропологии и доисторической археологии, в 1871-м – конгресс географов, а в 1873-м – конгрессы востоковедов и историков искусства. Некоторые конгрессы посвящались даже «субдисциплинам», например «криминальной антропологии» (первый конгресс состоялся в 1885 году) и дерматологии (1889). Эти мероприятия, безусловно, способствовали укреплению идентичности специалистов, так как позволяли им знакомиться с коллегами, обладавшими сходными интересами[487].
Если начало XIX века было временем расцвета журналов, посвященных общим вопросам науки, таких как The Edinburgh Review или Revue des Deux Mondes, то в конце столетия на первый план вышла специализированная научная периодика. Высказывалось предположение, что одной из причин, по которым Revue des Deux Mondes стал терять подписчиков после 1870-х годов, была конкуренция со стороны профильных журналов[488]. Широко известными примерами из разных областей науки являются немецкий Historische Zeitschrift (1859), французские Revue Historique и Revue Philosophique (оба – 1876), британский философский журнал Mind (1876), American Journal of Philology (1880), Political Science Q uarterly (1886), The Q uarterly Journal of Economics (1887), Annales de Géographie (1891), Année Psychologique (1894), American Journal of Sociology (1895) и Année Sociologique (1898).
В естественных науках развитие специализации пошло дальше и быстрее. К дисциплинарным журналам типа Journal de Physique (1872) или American Journal of Mathematics (1878) вскоре присоединились издания, посвященные подразделам академических дисциплин: Zeitschrift fü r physiologische Chemie (1877), Beiträ ge zur Geophysik (1887) и Journal of Tropical Medicine (1898). Быстрая дифференциация научной периодики в 80–90-е годы XIX века неоднократно отмечалась исследователями. По их оценкам, к 1900 году уже существовало 1258 таких журналов[489].
Чтобы внести «оригинальный вклад в науку», авторы статей в подобных журналах все больше ограничивали себя рамками узких областей, а язык их работ становился все более специализированным. Сравнение выпусков одного и того же журнала, например American Journal of Sociology, в момент его основания в 1895 году и спустя столетие отображает этот процесс. Выпуск 1895 года включал в себя статьи с такими названиями, как «Связь антропологии с изучением истории», «Бизнесмены и социальные теоретики» и «Местные союзы». В номере, вышедшем в 1995 году, мы находим «Статистические методы для сравнения коэффициентов регрессии разных моделей», «Меняющиеся тенденции в критической социологии образования» и «Социальный капитал и контроль правого экстремизма среди молодежи Восточного и Западного Берлина».
Две культуры
В знаменитой – или печально известной – кембриджской лекции 1959 года Чарльз Перси Сноу, химик, ставший романистом, провел различие между «двумя культурами» – естественно-научной и гуманитарной. Он сожалел о том, что к середине XX века некогда единая культура интеллектуалов разделилась, две группы «почти перестали общаться между собой», а образованные представители гуманитарного лагеря не имеют даже поверхностных представлений о естественных науках[490].
Дискуссию, последовавшую за лекцией Сноу и возобновившуюся значительно позже, не следует понимать в узком смысле, просто как часть истории Кембриджского университета или даже английской культуры середины XX века. Как стало ясно из более поздних комментариев к тезису Сноу, появившихся в Германии, Нидерландах, Италии, Швеции и других странах, кембриджская дискуссия была только одним из локальных проявлений гораздо более масштабного явления[491].
Сегодня, спустя почти семьдесят лет после упомянутой лекции, может показаться странным, что автор говорил всего лишь о двух культурах. С тех пор часто упоминается (причем впервые – самим Сноу) третья культура – социальная наука, в то время как допущение, что все ученые-естественники (или все гуманитарии) составляют единую культуру, сегодня представляется крайне сомнительным. Как показывает история научных обществ, конгрессов и журналов, фрагментация была заметна уже в XIX столетии, а с середины XX века она продвинулась гораздо дальше.
В знаменитом исследовании национализма в XIX веке Бенедикт Андерсон ввел понятие «воображаемое сообщество», представив в качестве такового отдельную нацию, сплачиваемую национальной прессой, поскольку люди не просто читают одни и те же новости одновременно со своими соотечественниками, но еще и осознают это обстоятельство[492]. Поскольку регулярное чтение определенного научного журнала (равно как вступление в общество или участие в международных конгрессах) и понимание, что другие тоже делают это, способствуют формированию «воображаемого сообщества», такие отраслевые сообщества активно распространялись, заменяя собой старую «Республику ученых» и более позднее «Содружество наук». Чтобы справиться с растущим объемом информации и превратить ее в знания, ученые объединялись в рабочие группы, как, например, в научных экспедициях, а также при работе над энциклопедиями, в лабораториях и обсерваториях.
Начиная со второй половины XVIII века организовывалось все больше научных экспедиций, причем участники часто подбирались с учетом их специализации. Например, в свою тихоокеанскую экспедицию 1785 года граф Лаперуз взял десять специалистов, включая астронома, геолога, ботаника, физика и трех натуралистов. Когда в 1800 году французское правительство направило Николя Бодена в Австралию, чтобы исследовать географию (особенно гидрографию) и естественную историю континента, он отправился в путь с «тремя ботаниками, пятью зоологами, двумя специалистами по минералогии… двумя астрономами и двумя географами», хотя и потерял часть спутников по дороге[493]. В состав более специализированной британской экспедиции на «Челленджере» (1872–1876), изучавшей глубины океана, входили два морских биолога, два натуралиста и один химик.
Как уже упоминалось, в основу знаменитой французской
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
