у её подруги завалялся бесхозный сын, который четверть века уже разменял, а вступить в брачный союз с достойной молодой горгульей так и не удосужился.
— То есть ты тот, кого мне ма сватала? — не поверила я. — Но она же расписывала его… тебя как идеальный идеал… а ты…
— А я Вольный ветер, — беззаботно пожал плечами Кахалон. — Моя ма тоже тебя описала как… не скажу, что идеальный идеал, но с её слов выходило, что ты лучшая избранница для такого оболтуса великовозрастного, как я.
— В родовом городе мы, случаем, не встречались? — попробовала я повторно напрячь память
— Может, и встречались, когда были помоложе.
— Ну, раз ни ты, ни я этого не помним, значит, были совсем-совсем молоденькими. Наверняка и на крыло ещё не поднимались.
— Когда я стал постарше, мой па начал брать меня с собой в полёты в другие города, родовые и не только, так что лет где-то с пятнадцати в городе Пепельного гранита бывал я нечасто.
— А у меня в этом возрасте друзей не было, и я ни с кем толком не общалась вне дома.
Да и в нынешних родовых городах жило много семей, и можно запросто не знать и половины из них. Особенно когда растёшь диким сорняком в образцово-показательном саду.
— Ты куда-то собиралась? — спросил Кахалон.
— Да, в центр, позавтракать. Я… — подумала и решила-таки раскрыть страшный-престрашный секрет нашего семейства: — Сбежала из временного гнезда, пока ма меня не хватилась и не начала мозг мне запекать, как в большом городе говорят.
— Если хочешь, можем слетать вместе, — предложил Кахалон. — Знаю одно местечко… не возле самой арены, подальше, где подают неплохие завтраки. И даже кофе.
— Даже кофе? — удивилась я вполне искренне, потому как кофе в Скарро и впрямь было почти что редкостью, отчасти ввиду невостребованности напитка в самом городе, отчасти из-за сложности и дороговизны транспортировки. — Тогда чего же мы ждём?
В конце концов, мессир жнец требовал от меня содействия и трезвости, а о завтраке в компании молодого симпатичного горгула в его инструктаже речи не шло.
* * *
Местечко и впрямь оказалось неплохим, поданные гренки с яйцом и чесноком вкусными и сытными, а кофе восхитительно крепким. Заведение, укрывшееся в переплетениях улиц старого города, даже можно было назвать кофейней, а не старомодным трактиром. Во всяком случае, выглядело оно весьма похоже и порождало ощущение, будто сижу я не в Скарро, песчаном от вездесущей пыли, а в Алансонии, в каком-нибудь курортном городе на южном побережье и после меня ждёт море и белоснежный пляж.
Позавтракав и насладившись кофе, мы с Кахалоном отправились летать над старой частью Скарро. Летать над городом внезапно оказалось удобнее и быстрее, чем ходить по петляющим улицам, вид с высоты был лучше, нежели с земли, и держаться в воздухе куда приятнее, чем бродить по пыльным узким дорогам. И внезапно меня посетило озарение, прежде ни разу ещё не снисходившее на меня за всю мою сознательную жизнь.
Вдруг выяснилось, что хорошо и удобно, когда твой спутник по прогулке одного с тобой рода. Вы можете летать вдвоём, быстрее, медленнее, повыше, пониже, как угодно, в общем. Тебе не надо забывать о собственных крыльях и подстраиваться под его исключительно наземные способы передвижения. Не надо торопиться сменить ипостась с каменной на человеческую, потому что ты всегда помнишь, что твоя горгулья физиономия не вызывает восторга не только у людей, но и у многих нелюдей. Можешь не думать, что приличествующее горгулье платье слишком открытое для человека, а ещё под ним — вот ужас ужасный! — зачастую нет нижнего белья. И на просвечивающие части тела твой сородич не обращает внимания, в каком бы те ни были виде, как, впрочем, и ты не придаёшь значения, что рядом с тобой полуобнажённый парень. И никто вокруг не придаёт, потому что горгульям в массе своей всё равно, кто как одет, особенно в Скарро. Наоборот, чересчур закрытая одежда рискует стать объектом куда более пристального внимания, нежели наряд, смахивающий на человеческое нижнее бельё.
В довершении Кахалон оказался интересным собеседником. Он знал гораздо больше, чем я ожидала от своего соотечественника и примерного ровесника, много рассказывал о Скарро и его истории и ориентировался в городе весьма неплохо для гостя, впервые сюда попавшего. С ним было легко говорить вот вообще обо всём на свете, кроме, разве что, жнеческой миссии. Можно было обсудить будущее родовых городов и политику разных советов старейшин, мало чем друг от друга отличающихся, а можно было повспоминать наш город, поделиться забавными историями из детства. Я только следила, чтобы не проболтаться ненароком о своём настоящем роде деятельности и истинном статусе подставного жениха. Когда мы, нагулявшись, вернулись в центр и зашли в «Крыло горгульи» посидеть в тенёчке и выпить чего-то освежающего, я поняла, что держать язык за клыками и не трепать лишнего становится всё труднее. Случайно или сознательно, но Кахалон не касался темы наших с Алессандро отношений и, по-моему, даже ни разу имени его не назвал, словно никакого жениха у меня нет и в помине. В родовом городе о моём бегстве были наслышаны если не все, то многие и вряд ли кто-то действительно поверил в спешно сочинённую мамой ложь про учёбу в столице. Однако матери Кахалона не терпелось женить вольнодумного сына хоть на ком-то в надежде, что тот обзаведётся своей семьёй, сразу избавится от вредных убеждений и возьмётся за ум, а моей мамуле не хотелось упускать единственный шанс по зачистке позорного пятна и пристройству блудной дочери.
И да, делиться наболевшим с тем, кто тебя прекрасно понимает, тоже было приятно. Кахалон не Алессандро и из него не требовалось клещами вытягивать каждое скупое упоминание о прошлом.
— Так ведь Киане двадцать два и, сколь мне известно, обещаниями она не связана, — спохватилась я в процессе обсуждения наших родительниц. — Почему моя ма не попыталась сосватать тебе её?
— Твоя сестра отчаянно сопротивляется подобным попыткам. Или почему, ты думаешь, Хризалита уже замужем, а Киана ещё нет? Это во-первых, — Кахалон отогнул два пальца. — Во-вторых, мы с Кианой достаточно хорошо друг друга знаем и намерений сходиться точно не имеем, что бы ни воображали себе наши матери. В-третьих… — горгул отогнул ещё один палец, помедлил и продолжил, подавшись ко мне через столик и понизив голос: —
