— Амелия, дорогая моя, ты не против, если я вернусь в отель?
Она улыбается:
— Конечно, нет, Софи. Я уверена: если там какие-то семейные неурядицы, то мистеру Бишопу будет приятно ваше присутствие. И еще, миссис Марсден, мне очень жаль, правда жаль, что я доставила вам с мистером Бишопом столько неприятностей. Вы были ко мне так добры. Пожалуйста, поблагодарите его за меня.
— Хорошо. И я очень рада, что с тобой все в порядке.
— Мне очень нравится ваш папа, он такой добрый.
Ну конечно, и ее можно понять, бедняжку: она недавно лишилась отца, который, как она думала, у нее есть, и с ужасом узнала, кто на самом деле дал ей жизнь. По сравнению со старым злым лордом даже Билли Марсден покажется образцом родительской добродетели.
Я тепло прощаюсь с отцом и отправляюсь в отель пешком — идти-то тут всего с полмили.
Придя туда я вижу только что прибывший дилижанс, из которого высыпаются пассажиры. Они толпой вваливаются в гостиницу, чтобы заказать себе еду и напитки. Хотя бы здание не сгорело, уже легче. Но мистера Бишопа во дворе не видно, вместо него гостей встречает один из официантов.
Я тоже вхожу и нахожу дорогу в частные покои хозяев гостиницы. Я стучу в дверь гостиной.
Мне открывает женщина с густыми темными волосами и глубокими карими глазами. По лицу ее видно, что она только что плакала.
— Мэм, эта часть отеля закрыта для посетителей.
— Я Софи Уоллес.
— Ах. — Она смотрит на меня с внезапным пониманием. Что-то в ее облике напоминает мне о Гарри, может быть, острые скулы и форма подбородка. — Матушка про вас говорила.
— А вы сестра Гарри?
Она кивает:
— Я Мэри Шиллинг, вы, кажется, знакомы с моим мужем и сыном.
— Не хочу вмешиваться, но, может быть, я сумею чем-то помочь?
Она силится улыбнуться:
— Вы очень добры, миссис Уоллес. С отцом приключился апоплексический удар, у него сейчас доктор.
— Это Софи? — доносится голос из глубины гостиной.
— Да, мам.
— Хорошо, впусти ее. — Голос миссис Бишоп потерял свою звучность и стал хриплым, как будто она тоже только что плакала.
Мэри открывает дверь шире, и я вхожу. Миссис Бишоп сидит на диване, и слезы льются из ее глаз.
— Дорогая моя Софи, как я надеялась, что вы придете! — восклицает она.
— Миссис Бишоп, мне так жаль.
— Милая, ты посидишь с нами немного? Мэри, будь добра, налей Софи чаю. Гарри будет рад вас видеть.
В этом я сомневаюсь, но все же беру ее за руку.
— Мы с мистером Бишопом сидели тут, пили чай, — начинает миссис Бишоп, и я догадываюсь, что эту историю она будет пересказывать много раз, осознавая все больше и больше всю глубину и горечь постигшей ее утраты: — И он сказал: «Миссис Бишоп, какая вы сегодня красивая», — а потом его лицо приняло странное выражение. Я спросила: «В чем дело, дорогой? Ты выглядишь не очень». А он начал что-то говорить и тут камнем упал вот сюда. — Она показывает пальцем на пол. — Повалился, как срубленное дерево. Это было ужасно. Я бросилась на колени рядом с ним, схватила его за руку и сказала: «Питер, дорогой мой, — знаете, я называла его по имени только в самые интимные моменты жизни, — поговори со мной». Но рука у него была холодная-холодная, как камень, и я послала служанку за горячими кирпичами, но он больше не сказал мне ни слова и ни разу не открыл глаз. — Она умолкает, кусая губы. — Все думаю теперь: что же он пытался мне сказать? Почему он вот так оставил меня?
— Мама, он еще не умер, — говорит миссис Шиллинг. — Она протягивает мне чашку чаю и усаживается рядом с миссис Бишоп. — Доктор говорил, что некоторые поправляются после подобных случаев. Посмотрим, что он скажет, когда они с Гарри спустятся вниз.
И мы ждем. Через какое-то время в комнату входят Гарри и незнакомый мужчина, должно быть, доктор. Лица их мрачны.
Гарри смотрит на меня с легким удивлением, но сознание его как будто затуманено, словно он готов был увидеть сколько угодно народу на этом диване, и мое появление его ничуть не тронуло.
Я встаю и отхожу в сторону. Гарри берет мать за руки и что-то тихо ей говорит.
Она всхлипывает и, сбрасывая его руки, твердит, что этого не может быть, так нельзя. Миссис Шиллинг обнимает ее, и они раскачиваются взад-вперед.
— Мама, иди поговори о ним, — предлагает Гарри. — Может быть, он услышит тебя и твой голос успокоит его.
Она кивает и вместе с дочерью уходит в спальню, где умирает отец Гарри.
Гарри обменивается парой слов с врачом и звонит в колокольчик. Одна из служанок, такая же бледная, как и хозяйка, с красными от слез глазами, приносит перчатки и шляпу доктора, он уходит, и мы с Гарри остаемся они.
— Гарри, мне так жаль.
Он кивает. Он выглядит старше, серьезнее, и плечи его поникли, как будто на них возложили непосильное бремя. Впрочем, так оно и есть.
— Мне нужно написать письма остальным сестрам и брату. Одному Богу ведомо, когда они их получат. Мы не слышали вестей от Джозефа уже полгода — тогда его корабль стоял в порту, и он написал нам, а потом ничего. Моя сестра, та, которая экономка, живет в Йоркшире, а у Элизы в Бристоле со дня на день родится третий ребенок. Нет времени на… — Он моргает, снимает очки и начинает рассеянно тереть их об обшлаг рукава. — Спасибо, что посидели с матерью и сестрой, миссис Уоллес.
Меня так давно не называли миссис Уоллес, что я вздрагиваю от звука собственного имени.
— То есть миссис Марсден, простите меня. У меня к вам есть еще одна просьба: пожалуйста, останьтесь с ними и на этот вечер.
— Конечно же.
Он продолжает:
— А еще я должен написать лорду Шаду… Господи, хоть бы никто из соседей не прознал о побеге Амелии. Ее репутацию еще можно спасти. Но… — Он смотрит на меня, смущенный. — Я сожалею, что мы не можем отправиться в Брайтон прямо сейчас. Простите за задержку.
— Гарри, присядьте. Вам нужно выпить чаю.
Он садится и помешивает ложечкой чай, будто во сне, но, сделав глоток, становится больше похож на себя прежнего. Мне так хочется коснуться его, утешить, но я понимаю, что его официальность, его страсть к порядку — это единственная защита и поддержка, которую он может предложить своей семье в этот час.
— Доктор сказал, что отец вряд ли переживет эту ночь, — говорит он и снова умолкает.
Я поднимаюсь наверх, в спальню, где лежит отец Гарри. Жена и дочь стоят рядом. Только слабое движение его груди свидетельствует о том, что в нем еще теплится жизнь.
Ричард, очень серьезный, как будто за пару часов повзрослевший и переросший неуклюжесть, вместе с Томом приходит проститься с дедом. Оба, и отец и сын, плачут.
