лучше всего.
От нее он отшатнулся.
— Я не ношу галстуки. Разве ты этого не знаешь?
Сара решила не настаивать, зная, насколько хорошо обоснованы его возражения.
— Хорошо. Подарю брату. Хотя я его от всего сердца ненавижу. Вернешься к обеду?
— Вряд ли. Сегодня хорошая погода. Я потрачу все время на себя.
— А как же я?
— Сара, я с тех пор, как ты водворилась в моем доме, я уделяю себе мало внимания.
— Значит, я отвлекаю тебя от самого себя?
— Мне просто кое-что не нравится.
— Что же?
— Во-первых, меня раздражает то, что ты наблюдаешь как я ем. У меня плохо переваривается пища, когда ты пялишься на меня. Во-вторых, ты помешана на сумасбродной идее и вносишь ее во все. Прошу избавь меня от нее.
— Это уж слишком! — вскричала Сара, метнув на него пылающий взгляд. — А что, если все это игра воображения?
— Неужели? Так я вот что скажу: у тебя навязчивая идея, чтобы мы поженились.
— Ну и что тут плохого? Приобретешь семейный опыт.
— Мой опыт является суммой дьявольского предназначения.
— Какой из тебя дьявол! Ты шут балаганный! В том, что ты делаешь нет размаха!
— Как это нет. А цунами в Японии?
— Почему ты это не сделал с китайцами?
— Я думал, что ты добрая, непритязательная…
— К черту доброту! Знал бы ты сколько я из-за нее претерпела! Ты можешь называться Вельзевулом, Люцифером. Я же была и остаюсь Сарой, простой женщиной, которая хочет жить твоей жизнью. Ты слушаешь Бетховена, а я музыку своего сердца.
— Ты, видно, возомнила себя особенной женщиной, но особенность твоя в чрезмерном эгоизме. Ты не упускала случая сделать все по-своему.
— Себя я не считаю эгоисткой. Я женщина и как таковая не умею жить без оглядки на собственные интересы. Ты привык поведением своим отравлять другим существование. Со мной у тебя ничего не вышло. Оттого ты и бесишься. Ходишь, как рыкающий лев. («…ходишь, как рыкающий лев». Библия. Первое послание Петра, 5,8) Извращенец! Садист! Я тебя разоблачила. Вокруг тебя пустота, ты устал от одиночества, но и с людьми ты жить не можешь.
— Ты никогда не будешь достойна меня.
— Ты беспощаден к человеческим порокам, но сам ты не идеален.
— Я обрушу на тебя проклятия, нашлю наваждение, превращу тебя в жабу.
— За что? Ты не можешь мстить женщине, которая, заботясь о мужчине, покупает свое счастье! Вини себя самого в том, что переоценил меня, впал в заблуждение, полагая, что я поставлю твои интересы выше своих. Так что я ничем себя не опорочила.
Вельзевул был обезоружен ее доводами и не мог возразить, но его возмущение было так глубоко, что он, едва оправившись от потрясения, вызванного лавиной упреков и оправданий, впал в не свойственное ему ворчание:
— Не опорочила себя? Как же! Трудно предположить, что я не увидел тех козней, которые были направлены против меня. Ты измыслила не один способ, чтобы привязать меня к себе. А, я что? Все-таки это неправильно. Все хорошо на своем месте. Ну, там посмотрим. Я дам тебе много денег, если ты уйдешь по своему желанию.
— Я знала, что у тебя духа не достанет выгнать меня. Деньги предлагаешь…
— Да, я не могу выгнать тебя. Пусть так. Я согласился с твоим условием. И я выполню обязательства, принятые мною в отношении тебя. Тут уж будь спокойна!
— Ты сам веришь, тому, что говоришь?
— Ты мне надоела. Я только и делаю, что оправдываюсь!
19. То была ссора. А всякая ссора между ними была прелюдией к череде подобных ссор. Два дня они вообще не разговаривали, что вело к некоторой натянутости отношений. Каждый замкнулся в себе. Когда Вельзевул шел на кухню, Сара провожала его глазами, когда же она заходила в комнату, он из нее выходил. Как могло случиться, что этот великолепный дом вдруг стал для нее зоной отчуждения. Мыслимо ли это, спрашивала она себя и с горечью думала, что пришла к дьяволу, чтобы служить ему и нажила себе врага. Себя она, конечно, жалела и оправдывала, в упрек себе ничего не ставила, а лишь повторяла: «Да, я упрямая, бываю несносной, но я стараюсь угодить ему». Она почти весь день проводила в спальне, выходила в туалет или на кухню, только убедившись, что не столкнется с Вельзевулом. Неожиданно он сам пришел к ней. Войдя в открытую дверь, он вскричал негодующим тоном:
— Где, черт возьми, моя шляпа?
— Я почистила ее, края лоснились…
— Принеси мне шляпу. Мне надо идти.
— Куда ты собрался?
— Не твое дело. Шляпу дай.
— Она мокрая.
— Сара, ты хочешь, чтобы я сошел с ума? Я не могу выйти из дому без шляпы.
— А ты не уходи. Ты вчера не разговаривал со мной, и сегодня тоже. Побудь со мною. Я напомню тебе то, что ты забыл.
— Забыл я что?
— Помнишь, ты как-то сказал, что я луч твоей надежды.
— Сара, ты не луч надежды, ты камень, упавший мне на голову! С той самой минуты, как ты появилась здесь, я потерял покой. Мне стыдно в этом признаться, только это правда. Ты не женщина, а ведьма.
— Заткнись! — вскричала Сара. От гнева у нее тряслись губы.
— Заткнись сама. Я на себе испытал твой деспотизм.
— Пусть я ведьма. А ты жалкое подобие самого себя!
— Ты больная на голову.
— Маньяк!
— Чокнутая! — изрыгнул Вельзевул, тяжело дыша.
— Садист! Псих!
— Вот комната, в которой есть кровать и камин, а это шизофреничка! Я знаю, что ты держись при себе какой-то талисман. Он тебе не поможет. С ним и без него ты одинаково беззащитна перед моим гневом!
— Ты хоть раз самому себе казался чудовищем?
— Я же дьявол.
— Господи! Я унизилась до того, что ищу любви нечеловека! Влюблена! И в кого! Я подумать не могла, что дойдет до этого!
— Что мне делать с тобой?
Вельзевул ушел без шляпы, а Сара, оставшись снова одна, не могла найти себе места. Неожиданно она вспомнила, что на Брайтон-бич, в обшарпанном доме, на первом этаже которого располагается аптека, жили две одинокие очень старые сестры. Одну из них, ту, которой было за восемьдесят, звали Зоя и она слыла потомственной колдуньей. Долго не раздумывая, Сара оделась, вышла на улицу и взяла такси.
Все, что будет сейчас рассказано в этой главе о надувательстве в любовном деле произошло в действительности на Брайтон-бич, в том самом доме, куда пришла Сара и никто не знает до сих пор как могло случиться, чтобы она, избрав жертвой дьявола, сама стала жертвой старой мошенницы, речи которой были
