«Я никогда не видел ее, мистер Уоллер, но она по факсу передавала свой паспорт, видно, что светлые волосы и очки. И наверняка не маленькая, она же финка. Впрочем, очки она могла и снять. Да, и еще. Мы договорились, что она на чем-нибудь напишет свое имя, и, должен предупредить вас, она не говорит по-английски, но по-французски — достаточно бойко. Она преподает в школе. Пожалуйста, мистер Уоллер. Умоляю вас!» — и тут же, как ни в чем не бывало, сообщает, какая машина и номера.
Теперь ты можешь себе представить, Эле, в каком состоянии я пошел к табло? И вдруг, ну не знаю, словно кто-то в спину толкнул, вскидываю глаза и в одной из телефонных будок вижу тебя! Далеко, метров двадцать, а у меня прямо ноги подкосились. Что делать? Подойти и представиться? Слишком вульгарно, тем более что по вине этого лентяя Брунсберри я должен сам разыскивать эту распроклятущую кузину! И тут я вижу дикий чемодан под табло. Страшный-престрашный и на боку какая-то надпись. Я к нему. Читаю: «ЭЛЕI»… С одной стороны — здорово, значит, эта «ЭЛЕI» все-таки здесь и ее имя я смогу выговорить. Но в телефонной будке моя девушка! Эле, я еще не знал кто ты и что ты, но я сразу знал — ты только моя!
Однако тем временем я смотрю на чемодан и до меня начинает постепенно доходить — Брунсберри сказал, что она блондинка, а никакой другой блондинки в окрестностях не видно, кроме моей. И одинокий чемодан. Я еще не успеваю додумать эту идею до конца, как ты закричала: «Мсье! Мсье! Это мой чемодан!» Я оборачиваюсь и вижу тебя! Честно слово, Эле, в тот момент мне было совершенно наплевать, что ты моя кузина и что кто-то может подглядеть эту сцену: я бегу и начинаю обнимать тебя! И если бы мы были не в аэропорту, а скажем, в более уеденной местности…
— Я тоже, Майкл, — тихо перебила я. — Я тоже! Я в тот момент подумала о том же самом, — призналась я, от смущения как ребенок закрыв руками лицо.
Он отвел мои руки и, поцеловав каждую, спросил:
— А если бы ты первым увидела Никса? Он ведь классный парень и выше меня на целую голову.
— Не говори ерунды, Майкл. Ты тоже не маленький. И потом у тебя такая улыбка, Майкл…
— У тебя тоже, Эле. Особенно когда ты стараешься скрывать свои чувства. Я ведь еще в аэропорту начал подозревать, что ты вовсе никакая не кузина. Брунсберри ведь предупредил, что кузина не говорит по-английски, а ты заговорила. Да так, что я до сих пор не верю, что он не твой родной язык. А тогда, если честно, мне стало страшно. Уж как-то все непросто: Брунсберри сидит в пробке, существует некий Брунар, кузина слишком хороша для кузины и говорит по-английски. Я повез тебя покупать одежду — видимо надеясь, что ты пригласишь меня в примерочную кабинку. Но ты не пригласила, хотя уж как-то слишком недвусмысленно молчала в машине. Теперь-то я понял почему.
— Почему?
— Потому. — Он перегнулся над столом и поцеловал меня в губы. — Потому, Эле. Но тогда мне было очень не по себе. Особенно когда в отеле я попытался проверить, знаешь ли ты французский, ведь в салоне ты только кивала и не произнесла по-французски ни единого слова.
— Надо же!
— Да-да! И у меня зародились всякие сомнения по поводу Брунсберри. Он же ведь сам формулировал завещание, и там однозначно сказано насчет того, кому отойдет замок в случае моей смерти. А уж когда рухнул карниз, а ты не прошла под ним, как будто знала, что он рухнет, вот тогда-то мне стало окончательно страшно. Но тут материализовался Брунар, начал обвинять тебя, а из ванны вышла «финская кузина»! Мне показалось, что от страха я схожу с ума. Может, я действительно плохо говорю по-французски, но понимаю-то хорошо, и обвинения Брунара на твой счет еще больше укрепили мои сомнения в Брунсберри. Даже кузина из ванной не произвела на меня такого впечатления!
— И это правильно, Майкл, — усмехнулась я. — Когда я впервые увидела настоящую Линну, это было как дежа-вю: банный халат, полотенце на голове и очки.
— Между прочим, в том же халате, правда, с красивыми локонами вместо полотенца, она нас и встретила, когда меня к ней привез Никс.
— Ой, расскажи! Как он тебя нашел?
— Подожди, подожди. Все по порядку. Страх страхом, но я должен был во всем разобраться и притом жутко хотел тебя. Потому мы и поехали к тебе.
— Пожалуйста, не вспоминай эту сцену, Майкл. Это было отвратительно! Лучше сразу про Никса и Линну!
— Согласен, Эле, отвратительно. И мне очень стыдно. Знаешь, мне и тогда было жутко стыдно и, захлопнув за собой дверь, я уже хотел позвонить и извиниться, но вдруг на лестнице увидел Никса! Естественно, я тогда вовсе не знал, кто он, но не запомнить эту фигуру из самолета было просто невозможно! Я больше не сомневался: Брунсберри! Встреча в самолете — случайность, но остальное — спланировано, точно! Вот сейчас здесь он меня и прикончит! Я улыбнулся и поприветствовал его первым. Он оскалился и спросил о моем здоровье. Я пролепетал: спасибо, очень хорошо! — и так припустил с лестницы, что, пожалуй, побил рекорд, достойный Гиннеса.
Только в машине я перевел дух, но тут же сообразил, что и шофер очень даже может быть человеком Брунсберри. Однако все обошлось, он доставил меня в «Павильон». Больше всего на свете в тот момент я сожалел, что у меня нет с собой оружия. Я бы точно вышиб из Брунсберри мозги! Что ж, воспользуюсь каминными щипцами! Я влетел в свой номер, перепрыгнув через карниз. Никого! Прихватив эти самые щипцы, я ринулся в номер Брунсберри. Пусто! Проклятье! Я вернулся в свой, раздумывая, не позвонить ли в полицию.
— Ну и что бы ты сказал им?
— Вот именно, ты умница, Эле. Поэтому для успокоения я решил проинспектировать бар в своих апартаментах. Обнаружил там виски, начал отворачивать крышечку, стук в дверь. Войдите! Входит Брунсберри, по-свойски подмигивает мне, как ровне, и, ни слова не говоря, бросается к телефону. Что это значит?! — кричу я. «Ох, только бы все получилось, мистер Уоллер», — говорит Брунсберри и что-то там включает в телефоне. И мы слышим голоса: «Вот видишь, как хорошо, что мы не отправили курьера», — мужской, довольно знакомый. «Куда уж лучше, — возражает женский и тоже ужасно знакомый, — надо было сразу действовать, а не устраивать истерики». «Слушай, я старый человек, а когда валятся карнизы…» «Короче, что ты собираешься делать? А то мне давно пора смывать, все отвалится…» «Вырастут, не зубы! Это же просто провидение!» «Эта гадость?» «Главное, что это гуашь, а не масло!» «Ты о чем?» «Это же бумага, спереди стекло, сзади…» Тут что-то зашуршало, и я спросил: что это, Брунсберри? Он поморщился и помахал рукой. Мужской голос произнес: «Теперь осталось посильнее шарахнуть, чтобы разбилось стекло…» Раздался щелчок. Я в недоумении посмотрел на Брунсберри. «Короткая пленка, старая модель, — сказал он и потер руки. — Мы их поймали, мистер Уоллер! Звоним в полицию, у нас есть все доказательства!» Какая полиция, Брунсберри? Вы спятили? — сказал я. У меня предвыборная компания, и пусть тысячу раз буду прав я, я не могу позволить себе сейчас никаких судебных процессов! «Но ведь заговор налицо, мистер Уоллер. Они хотят убить вас этой картиной, вы же слышали: шарахнуть стекло». Допустим, сказал я, отхлебнул виски прямо из горлышка и потребовал объяснений.
