занятиях я была одна, и в кампусе я была одна, и даже в столовой сидела за столом одна! Сначала я ударилась в панику, потом успокоилась. Ну и что? Как говорится, я здесь не за приятным общением. Я действительно отличаюсь от всех студентов-первокурсников. Старше, я им наверняка кажусь взрослой женщиной, говорю с акцентом, совсем не понимаю местного молодежного сленга и вдобавок совершенно непонятно, кто меня, такую тупую, допустил до высшего образования, у меня же ни одной нормальной оценки нет! Придется пока смириться с отсутствием друзей среди однокурсников. Мне, наверное, тоже с ними неинтересно будет. Но я все же подошла к старосте группы и попросила не игнорировать меня при назначении собраний, добавив, что я не буду лезть в их развлечения, но хотела бы быть в курсе официальных новостей. Девочка-староста трогательно покраснела и я поняла, что попала в самую точку – меня не хотели видеть на вечеринках и пикниках, потому и на собрание не позвали, боялись, что увяжусь за ними. Это все было объяснимо, но все равно неприятно. Хотя… дети, что с них взять.
С этого дня, как ни странно, отношение ко мне в группе все же изменилось. Нет, дети по прежнему не хотели со мной развлекаться, но перестали меня опасаться. Стали здороваться в ответ на мое приветствие, отвечать на вопросы и доводить до меня организационные вопросы. Что ж, и то хлеб.
Дни шли, мне стало все же полегче, хотя по прежнему учеба давалась мне труднее, чем большинству моих одногруппников. Я пропадала за учебным столом, а с третьего месяца обучения еще и в лабораториях. Но все же оценки медленно, но улучшались. А с практикой у меня и вовсе было если не отлично, то хорошо. Я чувствовала растения, на Земле бы сказали, что у меня “зеленый палец”. Мои саженцы росли и колосились, у меня был самый большой процент всхожести в группе. До урожайности я пока не добралась, но надеялась, что и там не подкачаю. Это утешало и давало силы для продолжения. Пусть у меня были нелады с теорией, но работы на грунте показывали, что специалисты Центра генетики все-таки не ошибались.
Глава 16
Уже наступила осень, погода хмурилась дождями. В один из таких дождливых вечеров я сражалась с очередным трудным заданием. Задачки были школьные, но генетика не самая простая наука и на Земле, а здесь, в Данрелионе, и вовсе была для меня сложнее квантовой физики, наверное. Вот и в этот раз мой ответ был признан программой неверным. Я так устала за эти три месяца от своих бесконечных ошибок, от одиночества и неуверенности в себе, что расплакалась над планшетом. Мне было очень жаль себя. Я знала, что я все равно сделаю это. Не сегодня, так завтра. Не мытьем, так катаньем. Но сегодня мне было очень-очень жаль себя. Еще и дождь этот…
В дверь постучали. Я кое-как вытерла слезы и пошла открывать, подумав, что если это кто-то из студентов, то я смирю гордость и попрошу помощи, сколько можно колупать одну и ту же задачу, в конце концов. Но за дверью стоял напряженный как струна Агиль.
Я всхлипнула по инерции. Живой, уже хорошо. Свин бесхвостый! Он явился! Практически через полгода! Ни слуху, ни духу 173 дня и вот, пожалуйста, пришел. Нашел же как-то. Впрочем, для него это пустяки. Опять скажет, как тогда, когда мы встретились в кафе, что мимо шел.
– Где ты был? – спросила я.
Агиль привалился к косяку и, рассматривая свой сжатый кулак, хмуро сказал:
– Пытался тебя забыть.
Ишь ты, откровенный какой.
– А зачем пришел? – не менее хмуро спросила я.
Агиль поднял на меня глаза и хрипло ответил:
– Не получилось.
Дальше было все как в тумане. Я бросилась ему на шею. Он подхватил меня и шагнул в комнату. Я слышала щелчок закрывшейся двери, но была занята – рыдала в шею Агиля. Он целовал меня, шептал что-то ласковое и утешающее. Что именно, я не понимала, так тихо и так быстро я не разбирала слов. Поцелуи становились все настойчивее и я стала на них отвечать. В голове звучало только несколько слов: “Наплевать! Пусть все идет к черту!”. Агиль внимательно посмотрел в мои мокрые глаза, словно спрашивая согласия. Конечно, он его получил – отчаянное, горячее и нетерпеливое. Теперь мы обходились без слов, их было слишком долго говорить. Зачем слова, если и так все понятно? Агиль отшвырнул с дороги стул и донес меня до кровати. Для двоих она, конечно, была узковата, но нас это не смущало.
Туман сгустился. Все, что происходило, было волшебным, долгожданным и обезоруживающим. Агиль был сильным, нежным и настойчивым. Он вел меня вперед, а я с восторгом и упоением следовала за ним. Пусть все идет к черту, а время остановится здесь, в этой комнате, в этот холодный дождливый вечер, навсегда.
Когда все закончилось, я боялась перевести дыхание и открыть глаза. Вдруг приснилось, показалось? А даже если и нет, что будет дальше? Через некоторое время зашевелился Агиль, перекатился, располагаясь справа от меня, плотно прижал меня к себе. Только тогда я осмелилась приоткрыть слегка один глаз. На меня смотрели довольные зеленые глаза. Мне показалось, с ожиданием. Не знаю, чего он ждал, но я, конечно, не могла обойтись без глупостей. Хриплым голосом я произнесла:
– Мне кажется, что мы не должны были…
Агиль расхохотался, откинулся назад и сказал:
– Да наплюй ты и пошли все к черту!
– Да я, собственно, это и сделала… – растерянно ответила я. Агиль опять засмеялся, он определенно был счастлив. Глядя на него, развеселилась и я. В самом деле, снявши голову, по волосам не плачут. Хватит рефлексировать, пошло оно все к черту.
Ночь была почти бессонной, но я бы никогда об этом не пожалела, настолько мне было хорошо. В те моменты, когда мы не были заняты самыми приятными вещами на свете, мы говорили мало и все какие-то глупости. Мы взрослые люди, но в постели вели себя как малолетки. Изучали друг друга, рассматривали и восхищались. Мне показалось очень смешным, что на ягодице у Агиля есть маленькое родимое пятно в виде сердечка. Я подшучивала над ним, он меня не понимал, пока я не нарисовала ему земной символ сердца. После этого он, бесцеремонно поворачивая меня, попытался найти какой-нибудь компромат на моем теле, но потерпел фиаско. Все мои родинки были обычными точками. Тогда он просто еще раз воспользовался тем, что я голая, влюбленная
