Во время моего недавнего полета в Майами встречный ветер шел таким широким фронтом, что не было никакой возможности обогнуть его в вертикальной плоскости. Поэтому с высоты тридцать семь тысяч футов мы спустились на двадцать девять тысяч – уши нам заложило как следует! – потом снова набрали высоту и снова пошли на снижение. Так, прыгая в воздухе дельфинчиком, мы и следовали по маршруту.
Во время полета мы рассчитываем оптимальную высоту на компьютере или просто на бумаге. В кабине у нас есть специальные таблицы, именуемые «Обмен ветра на высотах». Когда-то эти ветры несли парусники в сторону Нового Света. А чтобы добраться домой, им надо было идти к северу и там искать другие ветра и течения. Сегодня эти узоры Эоловой геометрии повторяют над теми же водами самолеты. Иногда в полете к нам обращаются пилоты воздушных судов, летящих на другой высоте, и спрашивают: «Какой у вас там ветер?» Наш ответ помогает им решить, сменить эшелон или не стоит.
Бортовой компьютер высчитывает для данного участка полета не только оптимальную высоту, но и оптимальную скорость. Вы, возможно, думаете, что оптимальная скорость самолета одинакова что при попутном ветре, что при встречном. Раньше и я так думал. Но согласно небесной математике, вред от встречного ветра больше, чем польза от попутного. Чем сильнее попутный ветер, тем меньше у пилота времени, чтобы им воспользоваться. И наоборот, чем сильнее ветер встречный, тем дольше самолет с ним борется. Поэтому бортовые компьютеры рекомендуют в случае сильного встречного ветра увеличивать скорость, чтобы быстрее покинуть зону его действия, а при попутном – сбавить обороты, чтобы ветер как можно дольше подгонял самолет.
Ветер играет столь важную роль в полетных расчетах, что в справочниках начали использовать понятия «воздушная миля» и «воздушное расстояние». Воздушное расстояние – это расстояние, которое объект преодолевает от одной точки до другой, но с учетом ветра. Оно изменчиво, как сам воздух. Воздушное расстояние от Лондона до Пекина будет равно воздушному расстоянию от Пекина до Лондона только при полном отсутствии ветра. Надо ли говорить, что такого почти не бывает. И разумеется, ни воздушное расстояние от Лондона до Пекина, ни воздушное расстояние от Пекина до Лондона с земным расстоянием между двумя этими городами не совпадет.
Бывает, что, загружая маршрут в бортовой компьютер, я получаю от него тревожное сообщение: чтобы долететь до пункта назначения, придется израсходовать неприкосновенный запас топлива. Это всегда происходит до того, как я ввожу данные об ожидаемом ветре. Стоит объяснить компьютеру, что за воздушные потоки ждут нас в небе, как он успокаивается. Наш пункт назначения пребывает там же, где и раньше. Мы еще даже не вырулили со стоянки. Но воздушное расстояние уже другое – его изменил ветер.
Ричард Бах, автор знаменитой «Чайки по имени Джонатан Ливингстон», озаглавил одно из своих эссе «Я никогда не слышал ветра». Большинство современных пилотов могут сказать о себе то же самое. Ветер – могучая стихия, от которой зависят и время, и дальность маршрута, – на экране предстает в виде цифр и вращающегося, как флюгер, значка направления (как жалко, что это обычная стрелка, а не петушок!). Для пилотов и бортпроводников ветер такая же неисчерпаемая тема для разговора, как для водителей – пробки на дорогах. Нам не страшно отправляться в рейс при встречном ветре, ведь завтра, когда мы будем возвращаться, этот же ветер будет попутным. Мы видим ветер, мы говорим о нем, но мы его не слышим и не чувствуем.
Иногда струйные течения создают турбулентность – особенно она ощущается на границе воздушного потока. Но чаще всего их просто не замечаешь – настолько они деликатны. Я вспоминаю, что лечу на скорости шестьсот миль в час при ветре двести миль в час, лишь когда начинается небольшая болтанка. Но даже при такой болтанке самолет идет куда ровнее, чем, скажем, автомобиль на проселочной дороге. Сильный ветер обычно нежен, как шелк. Когда бортовой компьютер показывает мне ветер в пятьдесят узлов – обычное дело для самолета – я представляю, что натворили бы эти пятьдесят узлов в Исландии. Все газетные передовицы начинались бы словами: «Мощный ураган обрушился на остров. Скорость ветра достигала 58 миль в час». На земле такой ветер сшибает с ног. Сквозь него не докричишься.
В культуре Средиземноморья до сих пор принято называть ветры именами, пришедшими из глубокой древности, – бора, сирокко, хамсин. У нас в Британии есть только один ветер с именем – хелм. Он дует по западным склонам Пеннинских гор. Но почему бы не пофантазировать? Например, восточный ветер, отогнавший в свое время корабли Великой армады от берегов Англии, могли бы прозвать «протестантским». (А «папский ветер» сто лет спустя помешал прибытию принца Оранского.) Именные ветра – Санта-Ана и шинук – дуют и в Америке. Есть в США даже выдуманный ветер – Мэрайя из мюзикла «Покрась свой фургон». Кстати, именно в честь него получила свое имя певица Мэрайя Кэри. На Гавайях когда-то были сотни ветров с именами, и, чтобы доказать, что он не чужак, гаваец должен был без запинки ответить на вопрос: «Какие ветры знаешь?»
Представьте себе, что в одно прекрасное утро вы поднимаете глаза – и видите Нил или Амазонку. Их воды – синие на голубом – текут, блестя и переливаясь, над северной окраиной вашего родного города и к полудню исчезают на юге. Если бы воздушные реки можно было видеть, на небосклоне они уступали бы по красоте лишь солнцу. Все мы речные души. Скольким наши города, наша литература, наша цивилизация обязана рекам – Дунаю, Миссисипи, Янцзы! Есть даже реактивные двигатели, названные в честь британских рек Спей, Трент и Тей – наверное, чтобы подчеркнуть плавность их хода в сравнении с вечно спотыкающимися поршневыми двигателями.
Будь струйные течения видны невооруженным глазом, мы бы еще в древности начали им поклоняться, сочинили бы о них множество легенд. Полеты еще внове для нас, но придет день, и они устареют, как парусное мореходство. Пока авиация молода, еще не поздно воспеть ветры высот, заложить основы воздушной мифологии.
Струйные течения охватывают Землю наподобие гигантских колец, но можно попробовать дать имена их отдельным участкам, как в Англии, где реки и улицы могут прямо на середине менять свое название. Почему бы не назвать ветры, дующие над континентальной частью Соединенных Штатов, в честь Уайли Поста – одноглазого американского авиатора, первым совершившего кругосветный перелет в одиночку? Он же внес свою лепту в открытие струйных течений. Пост разбился на Аляске
