князь Курбский привел всего пять тысяч воинов, больше у московитов в Дерпте просто нет воинов, и до сей поры они еще не отправили туда подкрепления, — Магнус с детским удивлением посмотрел на магистра и тот машинально отвел взгляд. Готгард прекрасно понимал, что сильно преувеличил силы небольшого отряда русских, чтобы объяснить всем причины своего поражения необычайным многолюдством неприятеля.
Но принц, словно не заметил этого, и стал посыпать «кровавые раны» на душе, «солью» правдивых слов — а разве ему нужна в нынешнем положении эта истина, от которой выть хочется.
— Там у Верпелена, где князь Курбский сразился с вашим отрядом, Готгард, вы могли обрести свою великую победу. Напрасно приняли бой в чистом поле, надо было не дать русским стрельцам выйти из болота — все же у них втрое больше сил. Схватка на выходе через узкое дефиле стала бы для вас более успешной, ведь московиты не смогли бы использовать свое численное превосходство.
Кетлер был уязвлен до глубины души, ведь щенок, не прошедший одного сражения, вздумал его поучать военному делу. И что самое печальное — он был прав, видимо, у принца на самом деле хорошие советники, которые ему объясняют, что к чему происходит.
— Но позвольте вас поздравить, Готгард — вы сражались доблестно! Русских убито и ранено до пятисот воинов, но, к моему глубокому сожалению, ваш отряд они полностью перебили. Только две сотни славных ливонцев попали в плен — в основном знатные люди. Несомненно, их оставят в живых, чтобы получить выкуп.
Магистр чуть не заскрежетал зубами от негодования. В первую секунду он подумал что над ним насмехаются, но голос Магнуса звучал вполне серьезно, а в его глазах нельзя было разглядеть издевки. Но все же конфуз вышел изрядный — в злосчастном бою он потерял полторы тысячи лучших воинов ордена убитыми и пленными, и лишь две сотни привел в Пернов, где собирался общий ландтаг Ливонии.
— А в Гарриене вообще произошла трагедия — рыцарь Эвергард фон Дельвих собрал сотню дворян и гофлейтов, и в тумане напал на русских. Правда, у московитов не было шестнадцать тысяч, а вчетверо меньше, но отвага этого рыцаря внушает почтение. Отважный был человек, но заколот, как и другие его молодцы, а три десятка доблестных ливонцев взяты в плен. теперь их ждет долгая неволя в ожидании выкупа.
Магнус перекрестился, а Кетлеру показалось, что слово «отважный» датчанин произнес с насмешкой, как «дурной». Он насторожился, но тут же отогнал сомнения — слишком молод принц, чтобы такие издевательства чинить над ним. И тоже перекрестился — а датчанин заговорил дальше, задумчиво хмуря брови и перебирая четки.
— Зато моим рейтарам и гофлейтам повезло — они атаковали русский обоз и захватили богатую добычу, которая столь нужна моим людям. Ведь епископство переполнено бежавшими отовсюду эстами, а их нужно кормить — люди голодают. А тут отбито много скота и прошлогоднего зерна, которое хотели продать ревельцам.
Кетлер снова заскрипел зубами от бессильной ярости и горя. Ведь за это собранное зерно, почти сотня ластов, горожане предложили хорошие деньги — три тысячи талеров, в Ревеле многие голодовали. И даже привезли серебро — видимо русские стали богаче на эту сумму, что помещается в два бочонка, пусть небольших.
И не вырвешь у Магнуса ни скот, ни зерно — не отдаст, ведь это освященное веками право на военную добычу, раз отнято все у московитов в бою. Странно, но епископские владения под Ревелем почти не пострадали, но и тут есть объяснение — в Москве датское посольство, и царь просто не желает конфликтовать с Магнусом, что наследником в Дании является. А то бы и там русские прошлись бы огнем и мечом.
— Потому я не стал прибегать к одобрению ландтага — зачем почтенному собранию решать вопрос, где все стороны и так пришли ко взаимному согласию. Магистрат Ревеля признал меня своим епископом со всеми правами и обязанностями, а дворяне земель окрестных сами попросили моего покровительства после гибели доблестного фон Дельвиха.
— Мне уже сообщили о том, так что могу только поздравить ваше преосвященство, — Кетлеру с трудом удалось сдержать накатившуюся злость. И было отчего так негодовать — он рассчитывал устроить проволочки, а фохт Вульф подговорил бюргеров начать расследование по поводу законности ревельской сделки. Этот щенок не захотел бы потерять уже вложенные деньги, и Магнусу пришлось бы раскошелиться на 7–8 тысяч талеров — деньги отчаянно требовались на продолжение войны с московитами.
Мальчишка выскочил из подготовленной на него ловушки, а это говорит об одном — у него действительно опытные и знающие советники. Вопрос только кто из них — окружение епископа перебрали чуть ли не по одному — но все они были людьми незаурядными.
— Вы сегодня встретитесь со мной на ландтаге, ваше преосвященство?! У нас будет заседание, — Кетлер посмотрел на епископа, но тот отрицательно качнул головой и как-то виновато объяснил:
— Посмотрите на мою сутану, магистр — я проделал долгую дорогу и весь запылен. Устал — ведь я пощусь, а сил у меня не так и много, несмотря на молодость. Но иначе моя молитва не дойдет до всевышнего престола — а сердце мое разрывается от боли за нашу землю!
— Я понимаю вас, ваше преосвященство — служба Иисусу Христу не знает возраста, каждый прелат уже оттого старше нас годами. А вас паства боготворит и преклоняется, считая самым лучшим пастырем за все эти долгие годы, когда наша страна медленно погружалась в неистовство и вражду. А вы смирили сердца и утешили многих!
Как бы не злился на принца Магнуса Кетлер, но к нему как к епископу испытывал уже нешуточное почтение — настолько тот за столь короткий срок завоевал почтение не только рыцарей и мирян, но и духовенства. И все это не показное, обманное, как у маркграфа Вильгельма, архиепископа рижского, что занял сейчас со своей свитой лучшие дома горожан — чревоугодие и роскошь два смертных греха, выставляемые напоказ.
Нет, эзельский епископ на недели три дня вкушал только воду и хлебец, а в остальные дни овощи и лишь изредка рыбу. А к мясу никогда не притрагивался — но всегда был ласков, часто приободрял эстов и даже дарил их детям подарки. И привечал всех голодных беглецов в свои земли — о том расползлись слухи на всю Ливонию как о справедливом и милостивом правителе, а при этом, его, магистра, поносили дурными словами.
— Я лишь выполняю свой пастырский долг, — кротко отозвался епископ, и негромко произнес:
— Мой замок и город на той стороне реки — и сегодня я проведу службу именно там, приободрю
