имелись.
— Вы Рихнера привели для того, чтобы он похвастал тем, что открыл силу тока? — спросил я.
— Я бы хотел просить Вас, Петр Федорович, чтобы господин Рихнер принимал более деятельное участие в делах науки. Он выдающийся ученый! — Михаил Васильевич встал и, словно, зачитал всемилостивейшую просьбу императору… а я и есть император.
— Присядьте! Я надеюсь, что о нашей с Вами тайне все еще никто не знает? В том числе и господин Рихнер? — жестко спросил я, пронзая взглядом ученого.
— Я верен слову, данному Вам! –чуть растеряно ответил Ломоносов.
— Вот и хорошо! И впредь так и должно быть! — не изменял я требовательный тон разговора.
Не нужны никакие кривотолки по поводу того, что Россия, вдруг, казалось бы, ни с того ни с чего, но выходит вперед по ряду научных дисциплин. Та же электроника! В Париже только в 80-х годах следующего века должна была состоятся конференция, где приведут в какую-то стройную систему знания об электричестве. Те же Ватты, или Амперы принимались только во второй половине XIX века. Выходит, в области электротехники мы опережаем мировое развитие на сто лет. Да! Многое необходимо уточнить. В моих записях только обрывочны данные. Порой, показана только конечная цель, но не обозначен путь. Люди этого мира любознательны, уже во всю господствует эмпиризм с его опытами. Так что, уверен, толк будет.
— Прежде, чем я поговорю с господами учеными, хотел поинтересоваться о том, как идет подготовка к реформе языка, — спросил я взяв в руку колокольчик, чтобы вызвать Антуана. Нужен был кофе. Разговор о науке почему-то меня усыпляет. — Вот, Михаил Васильевич, а, если бы чуть поспешали, может и у императора был бы электрический звонок. Взял, нажал на кнопку… вуаля, Антуан уже здесь! Впрочем, он и так пришел!
Пока я велел принести кофе, а так же что-нибудь из выпечки, Ломоносов сидел в глубокой задумчивости.
— Что приуныли, Михаил Васильевич! — спросил я.
— А ведь, такой звонок не сложно сделать! — задумчиво сказал ученый.
— А я за такое новшество Вам и денег дам. На совместный завод по производству звонков. Уверен сей декор станет пользоваться успехом, — сказал я, помечая себе в блокнот новую завиральную идею.
Разговор с гигантом русской науки продлился еще не менее получаса, пока я не повелел пригласить вначале Рихнера, а чуть позже и Роландера. Из моего времени этим господам было уделено не более двадцати минут, где Даниэль Роландер удостоился чуть большего внимания. И то, минут пять у ученого заняли слова благодарности за дар.
— Это результаты первой экспедиции к Галапагосским островам. Вашему учителю господину Линнею, такие данные недоступны. И прошу Вас не только правильно распорядится работой немалого количества людей, но и в любых своих работах указывать соавторство вот этих ученых, — я протянул тогда шведу лист с именами и фамилиями русских исследователей.
Ни одного более или менее маститого ученого на уникальных островах не было, но я повелел в обязательном порядке при каждом посещении Галапагосских островов фиксировать флору и фауну, а позже оставлять свои записи в Петрополь, чтобы там анализировать, переписывать, ну и отправлять мне. В Калифорнии зарождался Центр по изучению природы, быта и нравов аборигенов. Хотелось бы иметь мало-мальски научный подход в общении с индейцами, или с теми же айнами. Ведь и русских есть чем обидеть, если не знать традиции. А индейцы и другие туземцы… они порой, как дети, нет — подростки в переходном периоде. Бывают и жестоки, могут быть наивными, но неизменно любознательны.
Но главное, о чем я спросил шведского ученого, так о создании Центра исследования ботаники, а по сути, сельского хозяйства. Был рад, когда мое предложение о создании и этого Цента, а на его базе и земледельческого института на не менее чем триста студентов, поддержал один из братьев Демидовых, Григорий Акинфиевич. От меня не потребовалось даже никаких вложений, средний брат Демидовых все взял на себя.
Нужно встретиться с Григорием Акинфиевичем и высказать свое удовольствие. Я уже знал, сколь много этот фанат ботаники собрал растений в своих огромных оранжереях под Саликамском. А еще я думал кому именно «подарить» идею эволюции видов и даже указать на некоторые аспекты, которые могли бы являться аргументами и доказательствами этой теории. Может и Демидову среднему, если тот продолжит принимать такое деятельное участие в становлении в России научного подхода к ботанике и земледелию.
Даниэль Роландер уже встречался с Григорием Акинфиевичем и, как я знаю, они остались весьма довольны друг другом. Средний брат из клана Демидовых был членом-корреспондентом Карла Линнея и общение с одним из «апостолов» своего кумира богатый Григорий обставил так, что я убедился в своей недальновидности. Нужно было Григорию Акинфеивичу поручить переманить Линнея, этот Демидов и половину своего миллионного состояния не пожалелбы отдать за такую возможность.
А хорошо устроился этот швед Линней! Сидит себе в своей Швеции, а по всему миру ему собирают информацию, которая еще больше возвышает ученого. Но это так… брюзжание из-за того, что Карл не захотел рассматривать вариант с переселением в Россию. Благо, согласился прочитать курс лекций в Московском университете. Ну, ничего, прознает об приезде своего кумира, а Демидов обязательно об этом узнает, пусть и от меня, и Григорий устроит такой прием именитому шведу, что тот и захочет уехать из России, но будет не в состоянии из-за усталости от развлечений.
Научный подход в сельском хозяйстве просто необходим, особенно при введении конно-механизированных станций и насаждении новых культур. Важно понимать, что кукуруза разрушает, точнее разрыхляет почву, клевер может восстановить землю и еще просто уйма различных моментов, в которых я не силен, но которые могут быть определены наукой. По моим дилетантским подсчетам только научный метод землепользования может спровоцировать рост урожайности до сорока-пятидесяти процентов. Если прибавить еще и механизацию и правильный подбор удобрений, включая калийные соли, которые, правда, еще нужно добыть, то тройной рост продовольственной безопасности обеспечен. Для России урожай в сам 7 уже будет успехом. А можно ли в нижнем Поволжье, в Новороссии добиться сам 20 и больше? Нужно и побыстрее! Скоро должны быть год или два неурожайных. Не помню когда именно, но то, что в ближайшее время может стать в некоторых регионах голодно, точно.
— Ваше Величество! — в кабинет зашел Шешковский.
— Присаживайтесь, — я указал на стул, который еще не растерял тепло предыдущего «сидельца» — Роландера. — Я в записке не настаивал на Вашем прибытии, не хотелось бы отвлекать от работы, уверен, у Вас ее много.
— Я сам собирался к Вам, Ваше Величество, — сказал Шешковский, который был более болезненного вида, чем я.
Степан Иванович шустер, хитер, умен, но не блистает отменным здоровьем. Даже, можно сказать, по местным меркам, худой. А вот то, что он вчера изрядно подпил, а на службу отправился рано, факт.
— А давай Степан Иванович сегодня по простому⁈ И еще… — я по заговорщицки привстал, чтобы быть по ближе к безопастнику. — А не испить ли нам одного напитка весьма приятного на вкус и нынче о-о-очень дорогого?
— То воля Ваша, Петр Федорович! — сказал Шешковсский, но сглотнул.
Через минут пять принесли охлажденный джин-тоник: натуральный, с газами.
— Чудо как хорошо! — Степан Иванович мигом осушил полбокала. — И жажду утоляет!
— Как думаешь, покупать за рубль штоф станут? — спросил я.
— Я бы купил десять штофов! — заявил сразу же чуть захмелевший Шешковский.
— Скоро в моем магазине и в «Элите» поступит в продажу, — сказал я и так же отпил из своего бокала.
Вот не хотел же похмеляться! Но ведь сразу же полегчало!
— Ну как там? Есть что сказать? — спросил я.
— Перлюстрация показала на кое-что важное, — сказал Шешковский, отставив свой бокал. — Французскому послу пришло указание всячески смотреть на военные приготовления, готовить анализ возможностей России и не идти на углубление союзнических отношений. Австрийский посол не успел еще приехать, как уже стал крутится вокруг Петра Александровича Румянцева.
— Что, Петр? — перебил я Шешковского.
— Не стал встречаться и отказал в посещении посла, ничего не объясняя, просто не ответил ни на одно приглашение, — поспешил успокоить меня глава Тайной канцелярии.
— Могу предположить, что шведские дипломаты так же начали движения. У тебя уже появились аналитики! Что они говорят? — спросил я, уже догадываясь о чем может пойти речь.
— Пусть опыта у моих, как Вы изволили называть, «аналитиков», и мало, но они утверждают, что Россию могут ждать серьезные потрясения, когда война с Фридрихом будет только малой частью, — подтверждал мои опасения Шешковский.
